— Вполне возможно, — пришлось признать Федору Ивановичу. — Если, конечно, эти документы подлинные.
— Подлинные, — заверил полицейский советник. — Можете поверить мне на слово. — Вильгельм Штибер собрал со стола бумаги и опять ловко спрятал их куда-то вниз. — Видите ли, господин Тютчев, принятые до сих пор в отношениях между государствами одиночные наблюдения, осуществляемые немногими разведчиками, приносят довольно ограниченные результаты. Потому что наблюдатель-одиночка обращает внимание лишь на то, что на его взгляд важно, тогда как подробности, коими он пренебрегает, считая их несущественными, зачастую имеют важнейшее значение. Поэтому моя служба наблюдения использует не отдельных шпионов, как это было прежде, но возможно большее их число. Благодаря такому обилию наблюдателей каждый из них скорее, чаще и легче проникнет в строжайше оберегаемые тайны, чем это практиковалось раньше, когда заведомо налицо было всего лишь несколько агентов, а то и вообще один или два… К тому же легко проверить важность и достоверность любого шпионского донесения путем его сопоставления с остальными непрерывно поступающими сведениями, которые могут либо совпадать, либо противоречить друг другу. Таким образом, как бы сама собой складывается правдивая картина всех условий жизни наблюдаемой страны и ее намерений… — Создатель и организатор прусского шпионажа не только знал, но и любил свое дело. — Неустанное привлечение новых осведомителей с самого начала удерживает моих лучших агентов во Франции в состоянии постоянного напряжения. Возможно, вам будет любопытно узнать, что всех, на кого им следовало обращать внимание при вербовке, я разделил на три категории. Во-первых, это выходцы из неимущих слоев, мечтающие о легком заработке, чтобы наслаждаться радостями жизни. Во-вторых — офицеры и чиновники, которые или нуждаются в больших деньгах — например, из-за долгов, — или одержимы жаждой мести за причиненную личную обиду… или по политическим соображениям. Наконец, все, кого мои агенты могли сделать послушными путем шантажа. Хотя, конечно, — вздохнул Вильгельм Штибер, — подобных людей легче всего завербовать, однако они со временем оказываются самыми плохими и ненадежными сотрудниками… Во всяком случае, в моем Центральном регистре скопились уже сотни, даже тысячи досье на более или менее высокопоставленных французов, которые могут представлять интерес как возможные осведомители. И мои чиновники усердно пополняют этот регистр новыми данными.
— Весьма предусмотрительно, — оценил слова собеседника Федор Иванович. — Впрочем, я не совсем понимаю, зачем вы мне все это рассказываете.
— Скоро начнется большая война. Конечно, требуются большие усилия, чтобы усмотреть в действиях русского царя угрозу независимости Порты и чуть ли не существованию турецкого государства, однако с некоторых пор любая грязная война против России имеет все шансы стать популярной среди европейцев… Для англичан, к примеру, открывается возможность нанести удар неслыханной силы, чтобы отбросить вашу страну назад на сто лет, загнать ее обратно в глубь лесов и степей…
— И что же, господин Штибер?
— Вам, безусловно, понадобятся мои разведывательные возможности. Информация военного и политического характера, которая поступает сюда из Парижа, не только спасет тысячи солдатских жизней, но также облегчит задачи русской дипломатии на дальнейших мирных переговорах.
— Вы так любите Россию, господин Штибер? — удивился Федор Иванович.
— Я люблю свою родину, — уточнил начальник прусской политической полиции, сделав вид, что не замечает иронии в голосе Тютчева. — Что же плохого, если из этой любви мне иногда удается извлекать определенные выгоды?
— Что же, достаточно откровенно… — по достоинству оценил Федор Тютчев ответ собеседника. — Но ведь мы с Пруссией, если не ошибаюсь, и так союзники?
— В какой-то степени это действительно так.
— А разве друзья и союзники не должны бескорыстно помогать друг другу?
— Шутите… — улыбнулся Вильгельм Штибер.
Несмотря на недавнее введение конституции, все нити управления внешней политикой государства были сосредоточены в руках короля Фридриха Вильгельма IV и окружавших его придворных военно-бюрократических группировок — причем король отличался немалыми причудами и богатой фантазией.
С одной стороны, его взгляды на жизнь сформировались еще в ранней юности, под влиянием сочинений немецких романтиков, воспевавших германское средневековое рыцарство. Фридрих Вильгельм IV ненавидел турок и мечтал об их изгнании из Европы — поэтому политику Англии, проводимую в интересах мусульман, он считал преступлением против христианства. К Франции же он вообще испытывал особую неприязнь, полагая ее европейским рассадником «либеральной заразы» и не позволяя ни себе, ни подданным ни на минуту забывать о бесчинствах, которые творили на территории Германии наполеоновские войска. Вполне понятно поэтому, что в сфере внешней политики Фридрих Вильгельм IV был активным сторонником военного союза с Россией против западной коалиции, несмотря даже на позицию Николая I в недавнем австро-прусском конфликте.
С другой стороны, слабой чертой, присущей характеру короля и самым негативным образом отражавшейся на внешней политике Пруссии, была его противоречивость, постоянная готовность отказаться от принятого ранее решения. По словам приближенных, вечером Фридриху Вильгельму IV могла прийти в голову некая фантастическая идея, ночью эта идея превращалась в его сознании уже в реальный факт — и утром он был способен принять решение на основании этого якобы действительного факта. Причем, насколько известно было Тютчеву, самое значительное влияние на короля имели два человека: барон фон Мантейфель и принц Прусский Вильгельм.
В условиях ожесточенной борьбы между различными политическими группировками при дворе короля многое зависело от позиции министра-президента и министра иностранных дел барона фон Мантейфеля. Этот скромный, аккуратный чиновник в очках, большой любитель игры в вист, не любил Россию и лично Николая I, однако опасался, что ослабление России может привести к кризису консервативно-монархических порядков. В то же время он проявлял серьезную обеспокоенность и в связи с возможными враждебными акциями со стороны западных держав — в том случае, если король окажет поддержку России, французские войска вполне могли вступить в Рейнскую область, а Англия без труда подорвала бы прусскую торговлю. Поэтому фон Мантейфель придерживался позиции нейтралитета.
Принц Вильгельм, младший брат короля, был человеком совсем другого склада, нежели Фридрих Вильгельм IV. Внешнеполитические взгляды этого прагматика, чуждого каких-либо романтических иллюзий, существенно отличались от тех представлений, которые разделял король. Опираясь на поддержку ряда весьма влиятельных прусских генералов, политиков и финансистов, принц искал выгоды в ослаблении позиций России и предпринимал все возможное для того, чтобы в предстоящей войне Пруссия выступила на стороне западных держав.
Подобная ситуация при дворе короля, конечно же, весьма затрудняла выработку взвешенного и последовательного внешнеполитического курса Пруссии…
— Посмотрите, пожалуйста, еще вот это, господин Тютчев. Вам будет любопытно.
Теперь на столике, между газетой и чашкой, лежала довольно пухлая папка, с виду очень напоминавшая полицейское досье.
— Что это? — поинтересовался Федор Иванович, не прикасаясь, впрочем, к серому переплету.
— Открывайте, не бойтесь. — Вильгельм Штибер придвинул папку ближе к собеседнику.
— Извольте…
Начало текста