Мамины руки метнулись вперед, и она защекотала меня в бока.
— Уверена? А вдруг испачкаешься в радужные брызги?
Я завизжала, откинувшись на кровать, и завертелась, пытаясь вырваться.
— Я тебя сама в радугу вымажу!
Из коридора донесся хохот, чуть более низкий, чем в прошлом году. Мой старший брат выглядел почти взрослым. Он окреп от хоккея — играл в местной лиге, несмотря на раздражение папы — и у него уже появлялась темная щетина. Старшая сестра Кейт, Анджелина, говорила, что у него «мечтательные» глаза. Фу.
— Угрозы радугами. Берегись, мам, — сказал Линк с блеском в глазах.
Мама улыбнулась ему — той самой улыбкой, которой я не видела уже много месяцев.
— Я справлюсь, — сказала она и, распрямившись, усадила меня. — Мы собираемся нарисовать радугу над кроватью Элли. Поможешь?
Линк удивленно вскинул брови, но тут же его лицо омрачилось, и он быстро надел улыбку.
— Я за.
— Как бы не так, — раздался новый голос из коридора.
Это был не крик. Нет, он никогда не кричал. Но в этом голосе было что-то, от чего у меня сжался живот. Потому что папины наказания были не обычными. Он не бил и не запрещал телевизор. Он отбирал самое дорогое.
Кружок, который ты любишь. Книги. Подругу. И заменял на то, что, по его мнению, «приличной девочке» нужно. То, что я ненавидела. Моя жизнь каждый раз становилась чуть теснее.
Папины темные глаза блеснули, и Линк тут же шагнул вперед, встал между нами и им. Щека у папы дернулась в знакомом ритме — я давно научилась следить за этим. Это был мой сигнал — беги и прячься.
Будто Линк прочел мои мысли — он крепче обнял меня и придвинулся к маме. Готовясь.
Один уголок рта у папы дернулся — в усмешке, как у злодея из мультика.
— Как благородно.
Линк зло сверкнул глазами:
— Необязательно быть козлом только потому, что твоя шестилетняя дочь ведет себя как ребенок.
Папа сделал всего шаг, но от него я вздрогнула. Он уставился на Линка.
— Это я тебя содержу. Одежда, учеба, этот дом — все это исчезнет в одну секунду, если я захочу.
Линк сжал челюсть, черты лица стали резче.
— А ты, — процедил папа, повернувшись ко мне. — Я трачу тысячи долларов на оформление твоей комнаты, а ты хочешь все испортить детскими каляками?
Ноги у меня задрожали. Было так много, что хотелось сказать. Я не просила этих тысяч и дизайнеров. Я просто хотела, чтобы комната была… моей.
— Невоспитанная девчонка, — рявкнул он.
— Филип, — выдохнула мама, когда я заплакала.
— Жалкая, — пробормотал он.
— Хватит! — рявкнул Линк, поднимая меня на руки.
Я уткнулась лицом ему в шею, пытаясь спрятать слезы.
Отец фыркнул с отвращением:
— Слабачка. Вся в мать.
— Филип, — прошептала мама. — Давай обсудим это наедине.
— Мам, не надо, — сказал Линк, голос его был натянут, как струна.
— Все нормально, — попыталась она его успокоить. Но я услышала ложь. Я уже умела это — слышать, как голос меняется, становится чуть выше, чуть острее, когда в нем нет правды.
— Ненормально, — процедил Линк.
Он хотя бы был честен. Линк никогда не прятал, что чувствует. У него все было на лице, в голосе, в словах.
— Позаботься об Элли, — прошептала мама, направляясь к двери, зная, что отец последует за ней.
Когда они вышли в коридор, до меня донеслись его гневные слова. Злые, как удары, рубящие по ней одно за другим. Угрозы, которые заставляли ее снова и снова подчиняться. Иногда он казался хуже любого злодея из моих книжек. Потому что был умнее. И у нас, в отличие от сказок, добрые не побеждали.
Отцовская жестокость заставила меня разрыдаться ещё сильнее. Линк опустился с нами на край кровати, его рука двигалась по моей спине.
— Все хорошо, Эл Белл. Все наладится.
— Неправда, — всхлипнула я, сквозь рыдания прорвались слова. — Мне не стоило ничего говорить. Это моя вина, КонКон. Надо было лучше врать.
Линк выругался себе под нос:
— Нет, не надо было. Ты должна говорить то, что думаешь. Что чувствуешь. И пусть катятся к черту, если им это не нравится.
Я удивленно распахнула глаза и отстранилась от брата, усаживаясь рядом с ним.
— Это было плохое слово.
Он усмехнулся, но грустно:
— Зато честное.
Я закачала ногами, утыкалась носками в пол, туда-сюда, туда-сюда, обдумывая его слова.
— Я иногда их ненавижу.
Это было самое ужасное — ненависть. Даже к отцу, который был таким злым. Но еще хуже — чувствовать это к маме. Я так хотела, чтобы она остановила всё это. Забрала нас отсюда. Увезла туда, где будет светло, тепло, свободно дышать.
— Я знаю, — тихо сказал Линк. Он взял меня за руку, крепко сжал.
— А давай пообещаем друг другу? — прошептал он.
— Что?
— Что мы никогда не будем такими, как они.
Я втянула воздух, будто впитывая этот обет в самую душу.
— Мы никогда не будем такими. Злыми… или…
— Теми, кто не борется. Не защищает себя, не стоит за правду, — сказал Линк, и в его глазах вспыхнул золотистый свет под лучами уходящего солнца.
— Я хочу быть сильной. Как ты, КонКон, — прошептала я.
Линк посмотрел на меня так мягко, как только он умел:
— Ты уже сильная.
В ушах звенело так сильно, что я зажмурилась в темноте спальни. Когда наконец смогла открыть глаза, на миг показалось, что мне это просто приснилось. Но потом раздался стук в дверь, а за ним — приглушенные голоса.
Я села в кровати, сдернула с себя глупое покрывало цвета бледно-розового зефира и сунула ноги в тапочки. Подкралась к двери, будто за мной могла следить невидимая тень, готовая нажаловаться папе, что я не в постели. Голоса становились громче, и мурашки побежали по спине, когда мои пальцы сомкнулись на стеклянной дверной ручке.
Я замерла, прислушиваясь, пытаясь разобрать слова. Но все было слишком неразборчиво. Несколько секунд я стояла так, сердце громко колотилось в груди — даже от одной мысли о том, что я собираюсь сделать. Я закрыла глаза, набираясь храбрости, и мысленно повторила себе обещание, которое дала Линку днем. Очень медленно повернула ручку и выскользнула в коридор — как раз в тот момент, когда открылась дверь в комнату Линка.
Он сразу заметил меня и беззвучно сказал:
— Возвращайся в постель.
Я покачала головой и упрямо вздернула подбородок. Я училась быть сильной, как он.
Он раздраженно выдохнул, потом протянул мне руку. Мы осторожно двинулись вперед, оба зная, что если наступим не туда, пол может выдать нас скрипом. Мы