А сейчас Димка, кажется, всерьез подумывал стать вторым Пушкиным. Ну или хотя бы Лермонтовым… Судя по количеству написанным им за лето строчек.
Помнится, шебутной Тимошка Белкин, у которого вечно было шило в одном месте, как-то нашел Димкин тайный блокнотик, когда будущий гений русской словесности отлучился в уборную. И, взобравшись на кровать, попытался было прочитать стихи Димки всему взводу.
Однако строгий и взрослый не по годам Егор Папин, бывший тогда в нашем взводе вице-сержантом, мгновенно отобрал у близнеца вирши Зубова, стащил его с кровати и отвесил любопытной «Варваре» легкий подзатыльник. А заодно пообещал рассказать всем в училище, как Тимошка под одеялом ночью точит ириски «Золотой ключик», если тот еще раз вздумает читать чужие записульки.
На подзатыльник Белкин тогда не обиделся. Он вообще всегда был отходчивым. Но очень расстроился, что не дали почитать стихи…
Миха Першин, бывший детдомовец, чей рост в прошлом году, кажись, не дотягивал даже до ста шестидесяти сантиметров, сильно подрос и был мне теперь уже по ухо. Того и гляди, обгонит в росте вице-сержанта! А еще у него вполне себе бойко и равномерно начала расти щетина. Акселерат у нас Миха! А ведь в прошлом году он, кажется, даже не брился. Только состригал время от времени пару жалких и несуразных волос, пробивавшихся под носом и на подбородке.
А еще Миха всерьез занялся борьбой и довольно таки здорово раскачался. Того и гляди — по габаритам догонит недавно выпустившегося из училища здоровяка Сему Бугаева.
Поэтому мы на нашем суворовском междусобойчике, устроенном в первый же день после возвращения в училище, решили, что прилипшая к нему когда-то кличка «Пи-пополам», отменяется. А новую кличку мы пока не придумали. Не успели. Поэтому договорились звать пацана просто Михой. Ну а тот был, само собой, только рад.
Выросли пацаны… И не только мои однокашники…
Со «старшаком» Семой, который на пару со своим другом Саней Раменским нередко меня выручал на первом курсе, мне, к сожалению, больше не удалось повидаться. И он, и Саня уже выпустились из Суворовского училища. А вот Санька я как раз встретил, и всего пару недель назад. Довольный, как кот, объевшийся сметаны, пацан выгуливал по парку Горького какую-то кудрявую улыбчивую девчушку. А я тоже был не один — провел то чудесное воскресенье в компании своей девушки Насти.
Мы тогда перекинулись с бывшим «старшаком» парой слов, и я узнал, что Саня осуществил свою мечту, которой заболел на втором курсе — поступил в мореходку и уже вот-вот должен был окончательно переехать в Ленинград. В Москву он вернулся всего на пару дней — забрать кое-какие вещи и проститься с девушкой.
— А Сема-то где? — полюбопытствовал я.
— Ха! Сема в Рязани. Поступил в летное. Кирпичи уж, наверное, о голову вовсю ломает! — хохотнул Саня. — Ладно, Андрюх! Бывай! Мы пойдем с Лизой, у нас сеанс в кино через час.
И он, попрощавшись, двинул к метро, держа за руку свою девушку. А я посмотрел старшему товарищу вслед, ощущая некое подобие грусти… Скоро, меньше, чем через год, закончится и моя вторая юность в училище…
— Ты чего? — спросила Настя, с тревогой глядя на меня.
Мы с ней понимали друг друга с полуслова. За это, и еще за миллиард других положительных качеств, я и любил свою девушку.
— Так… — неохотно ответил я, нежно глядя на любимую фигурку в летнем платьице в цветочек и думая, стоит или нет делиться своими переживаниями. А потом решил не кривить душой и признался Насте: — Просто, понимаешь, понял, что еще меньше года — и мы с пацанами тоже разлетимся кто-куда… Кто его знает, когда еще увидимся!
— Почему разлетитесь? — с недоумением переспросила красавица.
— Сама ж видишь! — вздохнул я. — Сема в Рязань уехал, Саня в Ленинград уже лыжи смазывает. Морским «волком» будет… Грозой морей. И наши, сто пудов, так же разъедутся…
— Так это ж все будет не скоро! — рассмеялась Настя. — А через год! И не все разъедутся! Сто процентов или «пудов», как ты говоришь, многие в Москве останутся. Да и не все ребята, конечно, в военное училище пойдут. Так что будете тут встречаться своим братством или что у вас там… Ты чего так загнался, Андрюш? Жить надо здесь и сейчас!
И она, привстав на цыпочки, нежно поцеловала меня.
А я, схватив в охапку, прижав ее к себе и закрыв в блаженстве глаза, решил, что Настя права. Жить здесь и сейчас. Кто-то может, и считает, что нужно послушать женщину и сделать наоборот. А я решил, что самая лучшая на свете женщина, которая по счастливому стечению обстоятельств стала моей, дело говорит.
* * *
И сейчас я, макая щетку в жутко невкусный порошок «Мятный», старательно чистил свои молодые «бивни», на которых еще не было ни одной пломбы, и которые могли перемолоть, казалось, даже гвозди. И между делом слушал беззаботный треп однокашников. Точнее, одновзводников.
Кирюха Лобанов больше не был букой. Даже подружился со многими из нас.
За «новенького» его в училище уже никто не держал. Не без проблем, конечно, но Лобанов таки влился в наш разношерстный коллектив бывших школьников. На поверку этот колючий и вечно хмурый ленинградец оказался отличным малым. Перестал нудеть по поводу и без, больше не замыкался в себе даже милостиво соглашался подтянуть кого-то из ребят по алгебре, физике и прочим заумным предметам. Илюха «Бондарь», вступившийся когда-то за новенького, был прав: пообтесался маленько парень, да и прижился тут, как родной.
Только вот списывать Лобанов никому по-прежнему не давал, к вящему огорчению близнецов Белкиных, которых хлебом не корми, дай только забить на домашку.
— Я тебе уже который раз втолковываю! — говорил он постоянно кому-то из близнецов. — Мне не влом тебе дать списать. Пойми ты это башкой своей. Только дальше что? Ты ж ничего не поймешь и на экзамене завалишься. Я ж еще потом и виноват у тебя буду! Если надо объяснить — разжую и в рот положу!
— Ладно… — с неохотой соглашался тот Тимур, то Тимошка. — М-да, «Лоб»… Хороший ты пацан оказался. Только чересчур какой-то правильный… Погодь, ща учебник тогда притащу, вместе гранит науки погрызем. Эх, старость не радость…
А еще Лобанов наконец осуществил свою мечту: окончил первый курс училища на одни пятерки и отделался