М-да… Невесело началась у парня суворовская жизнь.
Надо бы ему стержень в себе начать уже делать. Да потверже. А то так и будут его гнобить. До самого выпуска.
— Они еще те шулеры, — горестно констатировал Маслов. — У них даже из «старшаков» никто выиграть не сможет.
— Сможет-не сможет… Бабка надвое сказала. Посмотрим. Фамилии их как? — уточнил я у Сани.
Тот снова сделал вид, что очень заинтересован своими ботинками, и ушел в несознанку.
— Ладно! — решил я. — Не хочешь, не говори. Сам узнаю. Эка невидаль. Чай, не секретные материалы. А ты живи спокойно. Начнут прессовать: говори, что ничего не видел, ничего не знаешь. И вообще никогда ни с кем не играл. А если совсем прижмут: меня зови. Понял? И главное: ни копейки им не давай. Это самое важное, что ты должен запомнить. Ты изначально на деньги играть не договаривался, значит, с тебя взятки гладки. Дашь один раз — в канале будет тяга. От тебя тогда не отвяжутся. Усек?
Саня молчал.
— Ну? — я уже начал терять терпение.
— Усек, — пробормотал суворовец.
— Отлично! — кивнул я и, насвистывая, двинулся по своим делам.
Надо было еще успеть очередь занять к телефону. А то Настенька, небось, уже заждалась. У нее мне, кстати говоря, тоже надо было кое-что выяснить… Были у меня тут кое-какие подозрения…
* * *
Следующего увала я едва дождался. Сидел на уроках, как на иголках. Постоянно поглядывал на часы и зачеркивал цифры в карманном календарике. А еще, разумеется, изо всех сил старался не косячить. Койку заправлял идеально, нигде не опаздывал и в нарядах не спал. Вызубрил «от» и «до» все, что задавали. Даже каким-то чудом схлопотал «пятак» за контрольную по химии — единственный во взводе. Не зря после отбоя несколько дней с фонариков читал учебник под одеялом.
А все потому что мне предстояло сыграть очень важную роль…
— Отлично, Рогозин, отлично! — с удовольствием констатировал препод по кличке «Маркуша» — Арсений Маркович. — Ежели так и дальше пойдет, можете рассчитывать на «пятерку» в аттестате. Только не расслабляйтесь. Последнее относится и к остальным, — тут он обвел класс суровым взглядом. — На носу осенние каникулы, товарищи суворовцы. А судя по тому, как некоторые из вас расслабились, у вас еще и летние не закончились…
В то холодное воскресное утро настроение у меня было просто отличным. Несмотря на то, что вставать в воскресенье нам официально было можно на целый час позже, я проснулся, как обычно. Наведался в умывальник, пока туда не налетела толпа разбуженных пацанов, и не торопясь, привел себя в порядок.
Все «склалось», как в шутку любил говорить мой друг Миха Першин, довольно таки хорошо. В списки на воскресный увал попали все трое: и я, и Миха, и Илюха «Бондарь».
— У солдата выходной… пуговицы в ряд! — напевал в бытовке довольный Илюха, начищая свой мундир. — Ах ты ж ешкин кот! Пуговицу подшить надо! На соплях болтается! Только заметил!
— Ишь распелся, «Бондарь»! — поддел его я. — По Лилечке своей соскучился? Смотрю, и побрился, и намарафетился… Молодца! Только ты об уговоре-то не забыл? Сначала дело. А что это одеколон такой у тебя? Нормас…
— Не забыл… Ясен пень. Первым делом — самолеты. И Миха не забыл. Сделаем все чин-чинарем. Текст я запомнил. А насчет одеколона — это Лилька мне подарила! — с гордостью сказал Илюха. — В синей такой коробке… Нет, в фиолетовой… Хочешь, тоже можешь брызнуться… в тумбочке стоит. Только вертай потом взад!
— Нет, спасибо! — рассмеялся я. — У меня свой имеется. Настя к нему привыкла. Да и мне нравится.
Я оставил Илюху пришивать пуговицу, а сам, насвистывая, вышел в коридор — еще раз обдумать предстоящую операцию, в которой я негласно был назначен супер-пупер мега-ответственным лицом.
А в холле, уже перед самым выходом, мы с моими лучшими друзьями разыграли первую часть Марлезонского балета.
— Что, Андрюх? — как и договаривались, нарочито громко сказал Миха, поравнявшись с двумя небезызвестными картежниками — длинным, лопоухим и коренастым, чернявым. Фамилии их были, как я выяснил, Голубков и Птицын. Два сапога пара. — Сегодня важный день? Идешь за фотиком?
— Ага! — бодро откликнулся я. — Прямо сейчас и пойду. Два года о таком мечтал. Не шутка юмора…
Я старался говорить весело, шутливо. Даже расслабленно. Будто с ленцой. Но внутри все равно потряхивало. Хоть и был я уже давно не семнадцатилетнем суворовцем, а опером, побывавшим в самого разного рода передрягах.
Миха и Илюха очень уж просились со мной. И даже чуток обиделись, когда я им отказал. Но я был непреклонен.
Одно дело — если б я один пошел. Но тут завязано еще и несколько других людей. Дядька Дорохина обещал, конечно, что все будет чики-пуки, но все же…
— И охота тебе на это увал тратить? — будто случайно вклинился в разговор Илюха «Бондарь». Он тоже говорил нарочито громко. Будто дед, контуженный на войне. — Сходил бы на каникулах. Я вот сегодня к Лилечке своей иду. Заждалась она меня.
— Гуляйте, ваше дело молодое, — хмыкнул я. — Лильке привет передавай. А я сегодня — мужчина холостой. Настюша моя к родокам в Рязань опять укатила. С предками… Так что самое то сгонять за фотиком. А то потом времени не будет.
— Прямо сейчас и двинешь? — деланно равнодушно спросил Миха. — Если да, могу тебе компанию составить. Мне как раз сегодня делать нечего. Верочку мою сегодня родоки дома засадили — с репетитором заниматься. Растят из нее, понимаешь ли, медалистку…
— Не, Мих! — нарочито громко отверг я предложение друга. — Я лучше один сгоняю. Быстрее обернусь. К тому же у меня сначала кое-какие еще делишки есть. Личного характера. А часикам к трем и за фотиком соберусь. Так что, пацаны, сегодня каждый по своей программе. Не обессудьте.
Отлично. Время назвал. А место все и так знают. Там все покупают и фотики, и разные приблуды к ним. Чтобы потом «колдовать» в темной ванной.
— Хозяин-барин, — пожал плечами Миха. — По своей так по своей… Ну а я тогда в киношку сгоняю. Деловой ты наш…
Вся эта беседа специально велась очень громко. Каждая ее реплика была заранее отрепетирована.
Пробегающие мимо нас суворовцы, торопящиеся в увал, и