Метрах в пяти от нас, за одним из столиков, раздался девичий возмущённый голос:
— Андрей, так не делается! Ты взялся за фигуру, ты обязан её забрать.
— Я её просто поправил, — отнекивался, по всей видимости, тот самый Андрей.
На что девушка гневно заявила:
— Ты мою фигуру поправлял? Ха-ха. Не ври. Взялся, так забирай. Ты проиграл.
Все наблюдатели тут же переместились за проблемный столик, оставив нас наедине друг с другом.
— Ну ладно, — снисходительно и в то же время самодовольно сказал Викторас. — Я вижу, что ты не умеешь играть. Тут ты проиграла. Идём, глянем, что у них.
И он начал подниматься.
— Ты мне мат поставил? — осадила я его.
— Ты королеву прошляпила, — рассмеялся он в ответ, поглядывая на столик, за которым всё так же продолжала голосить девчонка.
— А я думала, ты умеешь играть в шахматы, — рассмеялась я в ответ. — Оказывается, нет.
— Что ты имеешь в виду? — он нахмурил брови и уселся на место.
— То и имею. Не смог отличить «прошляпила» от жертвы ферзя на d1.
— Какой жертвы? — он скривился. — Я что, по-твоему, не видел, что ты хочешь забрать у меня ладью конём? Ну и на здоровье. Коня ты тоже потеряешь.
— Забрать ладью? — я упёрлась в доску, изначально не поняв, что он имеет в виду. Да он мат ему грозящий вообще не видел.
— Шах! — и я забрала пешку не конём, как он предположил, а слоном.
— Да и это я видел, но это совсем глупо, — Викторас взялся за короля и сдвинул его на соседнюю клетку.
Другого места там и не было. Я подвинула второго коня на d5 и улыбнулась.
— Вам мат, сударь!
— Чего? — Викторас наклонился над доской и едва не коснулся носом короля, разыскивая место, куда его можно переместить. А не найдя, поднял на меня ошарашенный взгляд. — Как ты это сделала? Этого не может быть.
— Ты не слышал про мат Легаля? И чему вас учат в вашем клубе, если такой знаменитый мат ты не знаешь?
— Легаля? — переспросил он и завертел головой в разные стороны.
— Он самый, — подтвердила я.
— Тебе никто не поверит, — внезапно сказал он наклонившись вперёд. — И давай договоримся: ты про это никому не расскажешь. Ты всё равно не участвуешь. У вас Люся будет играть. Какая тебе разница?
— Ну, хотя бы сбить с тебя ореол славы, — я пожала плечами, — и Люся тогда будет более уверенно играть. Глядишь, и выиграет.
Взгляд у Виктораса стал злобным.
— Зачем тебе это?
— Я же ответила. Чтобы Люся чувствовала себя уверенно.
— Она всё равно не сможет победить. Я лучше всех играю здесь.
Я постаралась сделать обаятельную улыбку.
— Как вижу, ты не лучший. Я оказалась сильнее тебя.
— Ну ладно, — злым шёпотом произнёс он, оглядываясь по сторонам, — я хотел договориться по-хорошему, но раз ты не понимаешь… — И в следующую секунду он подхватил доску с расставленными на ней фигурами и швырнул на землю. Вскочил на ноги и громким, возмущённым голосом заорал: — Бурундуковая, ты с ума сошла⁈ Ты что делаешь⁈ Не умеешь проигрывать, не садись играть!
Глава 19
У меня создалось впечатление, что где-то здесь, в лагере, находился салон красоты. А иначе кто делал такие великолепные причёски?
Третий раз видела Екатерину Тихоновну и снова с трудом узнала в ней хозяйку слёта. Вместо слегка легкомысленного платья, которое я видела на ней в день открытия слёта, на ней был строгий деловой костюм. Волосы были так же собраны наверху в модельную причёску, и я точно знала, что сама себе это сделать Екатерина Тихоновна не могла.
Лицо строгое, брови слегка нахмуренные. Взгляд странный, в котором боролось одновременно несколько стихий. Как у человека, которому однажды взбрело в голову покорить самое высокогорное кладбище мира, а добравшись до склона, где хаотично разбросаны тела мертвецов и которые служат живым своего рода ориентирами, вдруг понял, что желание поубавилось, но обречённо продолжает идти дальше в цепочке.
Было что-то от той обречённости, словно я и есть та самая вершина, которую изначально она не воспринимала даже за холмик, а теперь внезапно осознала: а стены-то неприступные. Вот примерно такой взгляд.
Психанула, да, но на моём месте любой вышел бы из себя. А я к тому же поступила гуманно. Приподнялась, облокотившись на стол левой рукой, и правой пробила в солнышко. И удар-то вышел не ахти. И если бы сзади не было длинной скамейки, которую Викторас повалил своими ногами, а потом рухнул на неё сверху, пытаясь втянуть открытым ртом воздух, так ничего и не случилось. Сделал бы пару-тройку приседаний, и всё.
Но наглость этого мальчика меня поразила. Какой изворотливый ум! А своим криком он мгновенно привлёк к нам внимание всех, кто находился на стадионе. Ещё и улыбку ехидную нарисовал на своём похабном лице. Вот я и не сдержалась.
А ещё больше меня разозлило, что все поверили этому запёрдышу. Мол, я сама подтвердила, что в шахматы играть не умею, а Викторас — супер-пупер. Со мной даже без ферзя соглашался играть. К тому же все видели, что я проворонила королеву, а судья, тот самый в кепочке из пятидесятых (он ещё и судья, бестолочь), возмущался больше всех.
Как же! Мало того что Бурундуковая проиграла, шахматы расшвыряла, так ещё и избила маленького дылдочку. Где он избиение видел? Ткнула еле-еле, а лицом Викторас сам приложился об скамейку.
Одним словом, выслушать мою версию никто не захотел. Даже Виталик и Люся смотрели на меня отчуждённо. Да ещё Гольдман подливала масло, покрикивая, что Ольга Павловна была совершенно права: у Бурундуковой ярко выраженная немотивированная агрессия.
Сообразив, что разговаривать не с кем, продемонстрировала им фак с двух рук и, развернувшись, ушла.
Не успела прилечь, прибежала Люся и сходу спросила:
— Зачем ты это сделала? Ну проиграла, и ладно. Все знали, что ты не умеешь в шахматы…
Я ей не дала договорить. Подняла руку, заставив испуганно умолкнуть, и сказала:
— Люся, иди в жопу.
Я ведь пыталась объяснить, но если даже подруга не поверила, о чём