— Наелась? — спросил Каренин, когда я отставила пятую пустую банку.
Кивнула.
— Ага, а то думала, сдохну от голода.
— Ну, положим, ты имела возможность сдохнуть не только от голода, — ухмыльнулся он, — но если ты уже сыта, поехали в лагерь. Там чёрт знает что творится. Только недавно сам оттуда приехал. По дороге расскажешь, как умудрилась не взорваться.
— Вот так? — я оглядела себя. — Мне бы в душ и одежду чистую.
— Поехали. Связи нет, где-то обрыв, там в душ сходишь. Твоя подруга, Люся, целый день в истерике бьётся. Да много чего. Помнишь, как в последнем фильме про неуловимых они с короной появляются? (1) Какой эффект у зрителя? Так и ты в этой одежде замечательно смотришься. А гимнастёрка твоя у меня. Накинешь сверху — и вперёд.
Про каких-то неуловимых я не помнила, и только слова о Люсе колыхнули меня. Девчонка могла разрыдаться на ровном месте, а уж вести о моей преждевременной смерти могли совсем свести с ума. Хоть я двести раз объясняла, что нельзя быть такой впечатлительной. Начнёт лет через несколько смотреть «Рабыню Изауру» (2) и свихнётся от своих переживаний.
А так с удовольствием растянулась бы на койке и дала на массу минут пятьсот.
Оглянулась на свою провизию, но Каренин, догадавшись, о чём я думаю, тут же сообщил, что всё загрузят в УАЗик, вплоть до пустых консервных банок. И я кивнула.
Подхватила босоножки за лямки и пошла вперёд, словно ледокол, только не сквозь толщу льда, а сквозь толпу солдат, которые хлынули в разные стороны, освобождая проход.
— Не хочу, чтобы ты оставалась здесь, — сказал капитан, когда мы отъехали от части на сотню метров. — Есть у нашего комбата свои соглядатаи и обязательно доложат о тебе, как только связь восстановят. Тут так всё закрутилось, что и не понять, как разруливать. В лагере проще. Там ты предстанешь перед многочисленной толпой из разных союзных республик, и замолчать такое дело даже генерал не сможет, а тем более полковник. Есть там два журналиста, вполне весомые. Один с «Комсомолки», а второй — француз. Получил аккредитацию на весь слёт. Его уж точно никто со счетов сбрасывать не будет. Сделает несколько снимков, возьмёт у тебя интервью — и считай, победа. Весь мир будет тобой восторгаться.
Он с лёгким восхищением посмотрел на меня.
— Ты даже не представляешь, какие силы раскачала. У нас и так с ментами каждый раз возня, а тут целая война наметилась.
По правде говоря, я его не слушала. Сидела вполоборота и любовалась профилем. Сильный, крепкий, надёжный. Мне с первого взгляда понравился, хотя наше знакомство к этому не располагало. А уж его чёрные глаза — это целая песня. Короткие чёрные волосы и тело. Отлично было видно, как под рубашкой играли мускулы. И, вероятнее всего, пресс состоял из сплошных кубиков, до которых внезапно захотелось прикоснуться до одури.
— А ещё возникла дополнительная проблема. Кто на самом деле сгорел на пожарище, — донеслось до меня словно из погреба. — Ты случаем никого не видела?
Я пожала плечами.
— Нет, да и не до того мне было.
Да и сейчас не до того, я чуть ли не плыла, внезапно оказавшись с капитаном наедине. Как будто отсекло всё окружающее нас. Только он и я.
Каренин свернул с грунтовой дороги в сторону небольшой чащи, состоящей в основном из пирамидальной туи и акаций. Остановил автомобиль под раскидистым деревом и, развернувшись ко мне, сказал:
— Ну.
Словно разгадал мои тайные мысли. Ну так ну. Вот я была абсолютно за. Руки и лицо отмыла, а для остального сзади, между сиденьями, стояла двадцатилитровая канистра с водой. Когда садилась в машину, специально уточнила. А у меня среди запаса вещей было и мыло, и шампунь. Так что подала бы себя на блюдечке с голубой каёмочкой. Но это чуть позже. А пока наклонилась вперёд и впилась ему в губы, совершенно не заботясь о том, что подумает капитан о таком поцелуе. В конце концов, это ведь просто поцелуй.
Каренин ответил машинально. Это я по его глазам поняла, но едва мои ручки полезли ему под рубашку и нащупали те самые кубики, вырезанные словно из мрамора, он мгновенно пришёл в себя и оттолкнул меня обеими руками. Не слабо так оттолкнул. Врезалась спиной в дверцу и охнула от боли.
— Бурундуковая, ты совсем рехнулась? Вот что это сейчас было? — он ещё и возмущаться начал, как будто не он меня пнул, а я ему апперкот выдала.
Я машинально оглянулась. Ну и? Завёз нас в укромное место, значит, проснулось желание уединиться, и что не так? В конце концов, я как объект его обожания тоже не против.
И не обязательно меня называть по фамилии. И по имени уменьшительно-ласкательно тоже не айс. Совершенно не нравилось, когда меня называли: Евочка. Уже пару умников умудрились это сделать, и у меня мгновенно сложилось полное отрицание.
А вот Ева — да. Уже привыкла и даже начало нравиться, хотя ни в каком сравнении с моим предыдущим именем — Ольга.
— Какой объект обожания? — в голосе Каренина было столько искреннего удивления, что при других обстоятельствах я бы прыснула.
Но в данный момент показала, что сержусь на него. Поджала губки и буркнула:
— А то я не вижу, как твой котик надулся и почти принял активное участие в наших переговорах.
— Какой котик? — У Каренина в глазах, кроме удивления, проступило полное недоумение. И только спустя несколько секунд лицо стало приобретать лиловый оттенок.
Он стремительно выбрался из автомобиля, врезался лбом в ветку, свисающую с дерева, шагнул в сторону, потирая ушибленное место, и остановился ко мне спиной, издавая нечленораздельные звуки и при этом отдуваясь, как паровоз.
Я выдохнула. И с какой радости решила, что мужик свободный? Наверняка дома любящая жена и сопливые дети. Он её, конечно, обожает и мыслей нет ей изменять. Во всяком случае, судя по его реакции, так оно и было. В отличие от котика, который сделал на кукольную мордашку Евы правильную стойку. А у меня такого парня и в прошлой жизни не было, и в этой,