Глаза у Митьки округлились. Он даже семки перестал грызть. Выкинул их, стряхнул шелуху, потерев ладони, и внимательно уставился на старика.
— Неужто и впраду чародей?
— Ведунья сказала.
— Азовка? — поразился Митька.
Петр грозно зыркнул на отрока.
— А ты кого другого в округе знаешь?
— Да шо ты, батька!
— Тота, смотри у меня! — пригрозил старик парнишке. — Оставляю чародея на тебя. Гляди в оба!
Выйдя за забор, Петр отправился вверх по дороге. Идти было недалече — дом Азовки располагался сразу за небольшой каменной церквушкой, что в перелеске приютилась. После того, как матушка Елизавета Петровна церковные земли передали крестьянам и установили оброк в 1,5 рубля, церковный кошель стал заметно худеть. Так что местная церквушка была скромной, но каменной, метра два от земли, а выше уже из бревен сложена.
Пономарь Василий Николаевич, что заведовал приходом с тех пор, как реформа прошла, разозлился на весь белый свет, включая подневольных. Но крестьяне его не винили, а чуть что, по первому зову бежали дом Божий починять. Если крыша протечет или дерево гнить начнет, всегда помогали и ни о чем за это не просили. Молились безропотно, с усердием. Пономарю бы радоваться такой пастве, а он — нет — все колит их словом да нравоучениями мучает. Тогда-то в противовес священнослужителю и появилась Азовка. Пришлая девка с Тверских земель. Сама маленькая, щупленькая, кожа да кости. Взглянешь — враз забудешь. Но обладала она удивительным умением душевные раны без всяких снадобий и кровопусканий лечить. Выслушает внимательно, покивает да словом добрым ответит. За это ее народ местный и полюбил. Ну как такую отвадить, коли она лучше травниц да повитух хворь изгоняет.
Пономарь сначала терпел, а потом взвился пуще прежнего. И начал местных на бедную девку натравливать. Те, кто поглупее, конечно, псами залаяли, а остальные затылки почесали да решили за бедную вступиться. За добро надобно добром платить, иначе чернь непросветная случится. Кому от того выгода? Да никому! Оказался среди заступников и Петр. Азовка успела и ему много чего светлого сделать. Например, Митьку, сынка, от гноений на ноге вылечила да буренку-кормилицу после теленка выходила. Так что Петр в первых рядах за девчушку встал горой.
Помыкался Пономарь и прекратил травления. Понял, что не по зубам ему ведунья. Отступить, конечно, отступил, но от планов извести дуреху не отказался.
— Петр Архипович, куда это ты на ночь глядя? — раздался лисий голос пономаря.
Старик остановился, снял шапку, отвесил поклон.
Пономарь отмахнулся:
— Да ты почем зря поклоны не отвешивай, а то спину потом не разогнешь.
— Так уважения без этого не бывает, — не согласился Петр.
— Ну, будя. Ты мне лучше ответь, что за немчуру ты в свой дом доставил?
Петр хихикнул и погладил седую бороду. Не стал оправдываться или юлить, ответил как есть:
— Гость этот из далекого городу Неаполя, граф Феникс именуемый. Прибыл в наши земли по личному приглашению Императрицы, а заодно решил и в нашу вотчину заехать к князю Александру Алексеевичу Долгорукову. По личному приглашению, — повторил старик. — А я, стало быть, у графа от самых границ в сопровождающих. Слежу за Его Светлостью, как бы чего не случилось.
— Занятно, — задумчиво произнес пономарь. — Сначала Азовка, теперь этот немчура. Не слишком ли это подозрительно?
— Чего ж тут подозрительного? — удивился Петр.
— А то, что Азовка ваша с трудом языком нашим владеет, — ответил священник. Старик думал возразить, но перст отца Василия остановил его:
— Не перебивай. Ведомо мне, что гречанка она и исповедует православие. Но так откуда это ведомо? Правильно. Из ее уст. А как окажется, что врет она и вера ее отлична? Что тогда скажешь?
Старик помолчал, а потом осторожно произнес:
— Помолюсь за нее.
На лице отца Василия застыло разочарование.
— Хорошо, иди с Богом. Решим мы с твоим иноверцем и ее приспешницей.
Углубившись в лес, Петр остановился и недовольно три раза сплюнул через левое плечо. Всегда такое случается: поговоришь с отцом Василием — словно воды из болотца попьешь. Тяжко на душе, и сердце станет. Не священник, а ирод какой-то!
Азовка жила в паре километров от церкви, как говорится, на отшибе. Петр часто спрашивал: не боязно ли ей? И предлагал перебраться в Покров. Но девушка отвечала отказом. Ей на природе как-то легче и спокойнее. Да и какой беды ей здесь ждать? От тракта далековато, чтобы разбойничий люд бояться, а других страхов у нее и не было.
Постучав три раза в высокие ворота, старик дождался позволения и зашел внутрь.
Изба у Азовки был небольшая: широкая комната да скамья со столом в уголке. Селяне удивлялись, но девушка лишь улыбалась: «Что есть, тому и рада». Прям как блаженная, Петр в Московии таких много повидал: ходят по зиме босыми ногами и первому снегу радуются.
Азовка пригласила Петра и стала хлопотать по хозяйству.
— Как у вас дела, деда? — спросила она и улыбнулась.
— Хорошо все, спасибо.
Принял из ее рук душистый отвар.
— А как граф Феникс поживает, не захворал ли в дороге?
— Да все хорошо. Только странный он какой-то, как не от мира сего.
Девушка замерла, внимательно посмотрела на гостя. И вновь наградила его смиренной улыбкой:
— С великими людьми так бывает. Мысли их слишком далеки от насущных дел.
Спорить старик не стал. Не любил он этого делать, да и умения к этому не имел. А вот знающих людей слушал безропотно — так, чтобы не пропустить ни единого слова.
Присев рядом, Азовка вытерла руки о фартук и поинтересовалась:
— В Чертово Темечко поди граф ваш все-таки заглянул, не удержался?
Вздохнув, старик кивнул. Могла бы и не спрашивать его, сама ведь все знает.
— Поведал о чем или утаил?
— Не успел.
— Как же так? — удивилась девушка.
Глотнув душистого отвара, Петр Архипович словно набрался смелости и начал рассказ. Говорил он скоро, часто спотыкаясь. Особо не волновался, а такая у него особенность была. Азовка слушала, кивала, старика не поправляла, иногда даже охала. И откуда в ней такая наивность, все за чистую монету принимает, хошь соври, не почует.
Разговор дошел до самого интересного.
— Когда вернулся, стало быть, граф, я прям обомлел! — молвил Петр. — Лицо у него сделалось бледным, сухим, а самого дрожь пробирает. Но не от холода, хотя с непривычки одет-то он был по-простому: черный кафтан на нем и ничего более. Но самое страшное, что руки у него запачканы кровью оказались.
Азовка аж вздрогнула, головой покачала и первый раз старика перебила:
— Да как же такое стряслось? Ведь предупреждала