И облокотившись на деревянную клюку, замерла будто изваяние. Улыбка сошла с лица Азовки. Стала она хмурой, неприветливой.
— Неприятны слова твои, так что иди дальше, куда хотела.
— Я-то пойду, да только тебе с этим оставаться.
— Останусь, не переживай.
— Это если потерянное вернешь, останешься, а иначе никак.
— Угрожаешь мне? — поинтересовалась Азовка.
— Непринято у нас на Руси угрожать, — покачала головой старуха. — А вот предупреждать можем. Имею я на то право!
Азовка вышла чуть вперед, заставив старуху отступить с порога.
— Да кто ж ты такая есть, чтобы мне указывать?
Пошамкав беззубым ртом, старуха слегка выпрямилась, выпятив грудь. Вытянула шею, отставила клюку в сторону и спокойно объявила:
— Хозяйка леса я! И все, что хранит лес, принадлежит мне и никому другому.
— Ты хозяйка?
На лице Азовки возникла злая улыбка. И хоть она никогда не видела раньше эту пожилую женщину ни на селе, ни в церкви, а все же не поверила. Мало ли здесь люда ходит, бывает, и блаженные попадаются.
Но старуха не унималась:
— Слышала ты, дитятко, про бабу, что Ягой зовется? По глазам вижу, слышала. И дом у Яги на бревнах стоит, как цапель. Так вот перед тобой бабка эта и предстала сейчас.
Улыбка Азовки стала еще шире. Какие только сказки в этой лесной стране не рассказывают. Только ведь брехня это все. Надумают себе люди разные страхи, а из них подобное и рождается. А вот в ее стране сказки все более радужные, поучительные.
— Прости, не слышала я про Бабу на цапеле! — твердо ответила Азовка.
Старуха кивнула, оперлась на свою клюку и внезапно ударила ей оземь, да так сильно, что мир пошел ходуном.
Вначале Азовка не поверила своим глазам, но потом все же поняла, что видит то, что видит. Поняла — и ужаснулась! Тело старухи стало расти и увеличиваться, будто тень перед закатом. За секунду она стала в два, нет, даже в три человеческих роста. Казалось, что старуха заслонила собой все пространство — ночная округа исчезла, елки слились в одно огромное пятно, снежные вихри закружили, а небо расплылось, превратив звезды в серебряные нити.
Азовка смотрела на представшую перед ней хозяйку леса и не могла вымолвить ни слова. Ее сковал настоящий ужас. Девушка мотала головой, пытаясь избавиться от наваждения. Но видение и не думало исчезать!
— Верни проклятое сокровище! — прорычала Яга.
—Τὸ Σύμβολον τῆς Πίστεως[1]
— Не поможет тебе заморский язык! — рявкнула старуха. — Чужая здесь земля! Не твоя!
Азовка попятилась назад, заметив, как ее обереги, что были вырезаны на заборе, вспыхнули ярким пламенем.
Сидевший в лесочке Митька, что караулил Азовку, как было велено, выпучив глаза, зажал себе рот варежкой, чтобы не закричать. Креститься и не подумал: страх закружил перед глазами кошмарными видениями. Вроде как не бывает такого на белом свете, а если увидишь — получается, есть! Да еще такое, что сердце тут же в пятки проваливается. А ведь ничего такого исхода не предвещало: ну пришла к Азовке в гости старуха, так что с того. «К кому по ночам соседи не ходят», — рассудил сначала Митька и собрался уже домой воротиться, как мир вдруг изменился, заворошился и заревел, словно потревоженный медведь из берлоги вылез! Все затрещало да заухало, а старуха начала быстро расти и шириться. Голос ее грозный окрест донесся, словно гром средь ясного неба.
Потребовала она, чтобы Азовка чужое отдала.
Тут уж Митька не выдержал: выбрался из-под куста, словно зайчишка, и припустился прямиком в деревню, рассказывать близким, что ему в лесу померещилось.
[1] Первые строки молитвы Символ веры (греческий).
ГЛАВА 11. Дети и родители
Старые Химки, Старбеево
Начало апреля. Вторник
Утро началось, как обычно, с неприятного привкуса неизбежности. За окном маячила непроглядная серость, а комната была погружена в пыльный мрак.
Степаныч засунул озябшие ноги в тапочки, зевнул и осмотрелся. Кресло-качалка пустовало. В коридоре и на кухне призрака тоже не было.
Старик заварил себе крепкого чая — целых три пакетика в кружку сунул — и облегченно выдохнул. А вдруг и вправду исчезла покойница? И внезапно испугался собственных мыслей. Сейчас как услышит его и воротится. И что тогда делать? Опять за ней как собачонка на поводке бегать?
Степаныч немного подумал, встал из-за стола и быстрым шагом направился в коридор. Достал с шифоньера старую пачку «Петра» и, накинув куртку, вышел в подъезд.
Вредная привычка. Приставучая. Но в то же время очень даже нужная. Только так можно успокоить вконец расшатавшиеся нервы. И ничего страшного тут нет: одна сигарета не вынудит его снова начать курить, но точно поможет отделаться от навязчивых мыслей.
Спустившись вниз по лестнице, к окну, где стояла банка с окурками, старик замер.
Девушка неподвижно наблюдала через стекло за тем, что происходит на улице. За окном медленно падал снег. Апрель часто выкидывал зимние шутки, посыпая сухой асфальт белыми воспоминаниями.
— Я очень люблю Новый год! — тихо сказал призрак.
Степаныч осунулся, из дрожащей руки выпала пачка сигарет.
— И люблю смотреть на снег. Он красивый, он успокаивает, — продолжила девушка.
Старик ничего не ответил. Прислонившись к стене, он закрыл глаза и застонал. Он так радовался, что смог избавиться от вчерашнего кошмара. Но оказалось, ничего не закончено.
— Потерпи, осталось немного, — произнес призрак.
Она читала его как открытую книгу. И Степанычу оставалось только смириться с этим обстоятельством.
— Что мне нужно сделать? — выдавил он из себя ненавистную фразу.
Девушка обернулась. Ее пустой взгляд стал более осмысленным. Она, будто Спящая красавица, просыпалась от ночного кошмара.
— Я должна продолжить поиски. Сокровище… оно нужно мне, чтобы покинуть этот мир. Иначе никак. Это из-за него меня вышвырнули из вашего мира.
Степаныч кивнул, заметив, как изменилась речь девушки. Она хотела сказать «убили», но у нее не получилось. Неведомая сила изменила последнюю фразу, сделав ее странной и неуклюжей. Кто-то или что-то словно специально скрывало от старика очевидные факты.
— И где же нам найти это твое сокровище? — поинтересовался Степаныч.
— Дома. Я точно знаю. Сестра спрятала его. Но не у себя в комнате. Она бы так не поступила, потому что сильно боится. Значит, эта вещь в доме у отца. Там есть наша комната.
— А где же живет твой отец? — устало поинтересовался старик.
— Я не помню, — растерянно ответила девушка. — Пока не помню. Но обязательно вспомню. Просто нужно немного времени. Идем.
Сверху раздался хлопок — и на лестничном пролете возникла