Во времена идеологического противостояния двух систем, двух миров огромное значение придавалось пропаганде и контрпропаганде. Сотни радиостанций западных стран вещали на СССР и страны социалистического лагеря. Самые крупные из них – «Голос Америки», «Би-би-си», «Свобода» – день и ночь расхваливали капиталистический образ жизни и порочили социализм. В штатном расписании этих идеологических центров имелись департаменты, сотрудники которых собирали по крохам антисоветские анекдоты, а также придумывали их сами, а потом вдалбливали в головы «homo sovieticus».
Идеологи КПСС как могли боролись с супостатами: по всем границам стояли мощные радиоглушители, пограничники и таможенники отбирали антисоветскую литературу, за провоз которой полагался тюремный срок, а нам, совкам, поясняли, что «это все придумал Черчилль в восемнадцатом году». Но мы-то про себя говорили, держа фигу в кармане: «Неча на зеркало пенять, коль рожа крива!» И, что греха таить, многие анекдоты родились именно на территории СССР, перепорхнули через границы (слово не воробей: вылетит – не поймаешь), а потом бумерангом возвращались к нам же в USSR.
«Из заморского, из леса
Где и вовсе сущий ад,
Где такие злые бесы
Чуть друг друга не едят.
Чтоб творить им совместное зло потом,
Поделиться приехали опытом».
Все понимал Высоцкий, но как и древний грек вынужден был выражаться иносказательно, эзоповым языком. Фига тоже была в кармане, показать ее, тo есть фигу, в виде голом было не то что непристойно – опасно! Вот и прятали ее или в карман, или в сказочную обертку.
Понимать-то понимали, но назвать годы брежневского правления стагнацией, а по-нашему «застоем», осмелились лишь после его смерти на 76-м году жизни. Геронтократическое окружение Генсека строго следило за соблюдением курса партии. Ведомство, возглавляемое Ю. В. Андроповым, жестко пресекало нарушения идеологической линии. Инакомыслящих по-прежнему, или, как шутили, «по-брежнему», сажали, если не в тюрьмы, то в психушки. Самым знаменитым «сидельцем» стал академик А. Д. Сахаров.
Но, как известно, «на каждый роток не накинешь платок». Тех, кто сидел при Сталине, в народе называли «отсидентами», а кандидатов «на срок» – «досидентами». И если кого-либо спрашивали: «Где ты это слышал?», отвечали: «Да в бане одна сволочь сказала, но рожа была в мыле, поэтому в лицо не запомнил». Ужасно смешно!
Лично мне «брежневский застой» запомнился, пожалуй, именно этим огромным количеством политических анекдотов, которые рассказывали и на службе в курительных комнатах, и в местах отдыха в парках за игрой в домино, и в любимом месте обитания «homo sovieticus» – хрущевских малогабаритных кухнях за выпивкой.
А тем для шуток было хоть отбавляй! Например, 100-летие со дня рождения Ленина. Страна года два готовилась к этому величайшему событию в истории «всего прогрессивного человечества». В городах Сибири, где Ленин был в ссылке, местные руководители собирались выпустить мыло «По ленинским местам». Это не анекдот: я присутствовал на совещании в правлении Агентства печати «Новости», и этот проект на полном серьезе был поставлен на обсуждение. Надо отдать должное тогдашнему председателю правления Буркову, который сказал: «Ну, товарищи, пожалуй, будет чересчур!»
А по Москве вовсю бродили байки о том, что на каком-то доме уже висит мемориальная доска с текстом: «В этом доме в ночь с 7 на 8 ноября 1917 года скрывался В. И. Ленин с А. М. Коллонтай от Н. К. Крупской».
Или огромное количество эпизодов из «легендарной» биографии Ильича:
– Наденька! Нет ли дома чего выпить?
– Что ты, Володенька, уже поздно, да и нет ничего.
– Ах, черт возьми, опять придется в Разлив ехать!
Ночью в Смольном, склонившись над тускло освещенным столом, вождь пишет очередные тезисы. Надежда Константиновна уже в который раз ему кричит из спальни: «Володечка, ну иди же, наконец, в постель!» Вождь снимает телефонную трубку к дежурному по этажу: «Товарищ Маркин! Пожалуйста, мне в кабинет стакан чаю, а Надежде Константиновне в спальню – революционного матроса!»
Сами понимаете, что ожидало рассказчиков таких историй во времена ягод, ежовых и берий. Но времена уже были не те. Десятки «голосов из-за бугра» выливали на головы «простых советских людей» подобные откровения. Их, конечно же, глушили, но на каждый роток не накинешь платок, а к каждому слушателю не приставишь сексота.
В страну тоннами завозились малоформатные книжечки с подобными историями. Их, конечно же, изымали и на границе, и на таможне, и у самих читателей. За провоз и чтение книг Пастернака, Солженицына и даже Библии давали срок от 5 до 8 лет.
Но самыми популярными прототипами анекдотов были все-таки Василий Иванович Чапаев, его ординарец Петька и пулеметчица Анка.
Думали ли братья Васильевы, снимая свой фильм о герое гражданской войны, каковы будут его последствия. Думал ли об этом прекрасный артист Борис Бабочкин, блестяще сыграв роль Чапая. Могли ли предвидеть последствия партийные идеологи, претворяя в жизнь наказ Ленина о том, что из всех видов искусств, кино для нас самое важное. Несколько поколений советских людей выросли на этом фильме. Да я и сам, 1940 года рождения, видел его раз десять. Его крутили не только в кинотеатрах, но и в казармах, вузах и школах, домах отдыха, пионерских лагерях и детских садах.
Смелый и отважный, но простоватый и малограмотный Чапай стал для поколения 70-80-х кем-то вроде того, кем был Иванушка-дурачок для наших предков.
«Эх, Петька, вот разобьем беляков, как заживем: консерваторию построим, консервы кушать будем!»
Это по поводу отсутствия мяса в магазинах – народ питался в основном консервами.
– Василий Иванович, а революцию в мировом масштабе можешь организовать?
– Могу, Петька!
– А всемирную пьянку?
– Не могу!
– Почему же?
– На всех соленых огурцов не хватит!
Это опять же к вопросу о продовольственной программе, которую пытался решить еще Хрущев, но