Я осторожно подошел и опустился перед ней на колени. Воздух в гардеробной был густым и сладким от ее духов, смешанных с возбуждающим, терпким ароматом ее тела. Я положил руки ей на колени, ощущая под пальцами горячую, гладкую кожу ее бедер. Она смотрела на меня сверху вниз, ее взгляд был тяжелым, властным, полным ожидания.
Я медленно наклонился вперед. Позволил своему дыханию коснуться ее самой сокровенной плоти. Она вздрогнула, и я увидел, как сжались ее пальцы на краю банкетки. Затем я коснулся ее половых губ губами. Сначала легко, почти неуверенно, просто прижался к нежной, влажной коже. Она издала тихий, прерывистый вздох, и ее бедра слегка подались навстречу.
Ободренный, я стал действовать увереннее. Я целовал, ласкал ее языком, скользил по всем складкам промежности, находя тот маленький, напряженный, невероятно чувствительный бугорок, который заставил ее выгнуться в дугу и тихо, но отчетливо вскрикнуть. Ее руки впились мне в волосы, то притягивая ближе, с требовательной силой, то слегка отодвигая, направляя и показывая, что ей нужно.
Я слушал ее дыхание, ее тихие, сдавленные стоны, и это был самый сладостный звук на свете. Я полностью отдался этому процессу, забыв обо всем на свете — о стыде, о страхе, о Ирине, Алисе и Софии. Существовала только она, ее вкус — солоноватый, пряный, женский, ее запах, сводящий с ума, ее нарастающее, неконтролируемое возбуждение.
Мое собственное тело не желало оставаться в стороне. Член горел, пульсировал, требуя внимания. Одной рукой я продолжал держать ее за бедро, а другую, дрожащую, сунул в свои штаны. Расстегнув ширинку, я с облегчением высвободил своего взбесившегося дружка.
Он резко выпрямился, влажный от предсеменной жидкости, будто обвиняя меня в непозволительном промедлении. Я обхватил свой напряженный ствол, и стон вырвался уже из моей груди. Контраст был невероятным: нежность и влажность ее вагины на моих губах и грубая, твердая плоть в моей руке.
Я начал дрочить, синхронизируя движения языка с движениями руки. Быстро, жадно, отчаянно. Каждый взмах кулака по своей возбужденной плоти отзывался новым, более глубоким и настойчивым движением языка.
Я входил в неё, погружался глубоко в её горячую, трепещущую киску, чувствуя, как внутренние мышцы сжимаются вокруг моего языка, и это сводило меня с ума. Я ласкал клитор и снова… и снова проникал внутрь влагалища, пытаясь угодить, подчиниться, довести до края.
Ее стоны стали громче, отчаяннее, она начала двигать бедрами, встречая мои ласки. Ее движения становились все более беспорядочными, животными, и она уже не направляла, а просто держалась за мои волосы, как за якорь.
Ее тело изгибалось, подчиняясь нарастающему внутри давлению, а пальцы сжались в моих волосах так, что стало больно, вырывая у меня приглушенный стон, который терялся в сокровенной влаге между ее ног.
— Да… вот так… не останавливайся… — ее голос был хриплым, чужим.
Я чувствовал, как ее тело начинает содрогаться, как подходит та самая волна. И я сам был на грани. Мое дыхание сбилось, спина покрылась испариной.
— Я… я тоже… — простонал я, не в силах сдержаться.
— Вместе… — прошептала она, и это было последней каплей.
Ее тело взорвалось волнами наслаждения. Она громко, сдавленно вскрикнула, ее пальцы впились мне в кожу головы, а ноги на мгновение сомкнулись вокруг моей шеи, прижав плотно к влагалищу, прежде чем безвольно разжаться. В тот же миг мое тело пронзила судорога, и я, со стоном обречения, начал кончать, выстреливая горячими потоками спермы в свою ладонь.
Мы сидели так где-то с минуту, тяжело дыша, в полной тишине, нарушаемой лишь нашим учащенным дыханием. Она медленно открыла глаза. В них читалась глубокая, животная удовлетворенность. Она посмотрела на мою руку, все еще державшую твердый член, из головки которого выглядывала капелька спермы, на мое перекошенное от наслаждения и стыда лицо.
— Ну вот… — она облизнула губы, затем хриплым и ленивым голосом произнесла: — Ты хорошо постарался, очень хорошо… Давно мне не было так… приятно…
Она проговорила это с благодарностью и усталой удовлетворенностью. Затем встала, поправила трусики, вернув их на место, и скатала края юбки, её движения были плавными, ленивыми, исполненными сытой грации хищницы.
Затем она подошла к столу, взяла со стола заранее приготовленный листок бумаги и, вернувшись, протянула его мне, все еще стоявшему на коленях и пытающемуся прийти в себя после первого в своей жизни кунилингуса.
— Вот предварительное расписание. Основные сеансы — утром, после зарядки, и вечером, после основной тренировки. В случае растяжений и травм — внепланово, как было сегодня с Алисой.
Я взял листок дрожащей рукой. Имена, время… рядом с именем Ирины я невольно задержал взгляд.
— Есть вопросы? — её голос вернул меня к реальности. Он снова стал собран, деловым.
— В общем, нет. Всё понятно, — сумел я выдавить из себя.
— Прекрасно. — она снова улыбнулась, на этот раз улыбка стала теплее, почти интимной, но от этого не менее опасной. — И, Алексей… насчет нашего этого… взаимовыгодного сотрудничества. Не переживайте. Я ценю профессионализм. А всё остальное… — она медленно, наглядно провела языком по верхней губе. — … остальное — приятный бонус. При условии, что это не мешает работе. Твоей и моей.
Мой желудок сжался в тугой узел. Она обозначала границы. Свои границы. В пределах которых мне дозволялось существовать, быть полезным и… развлекать её. Я был и сотрудником, и любовником, и, чёрт побери, почти что проституткой.
Но почему-то в этот момент это не казалось унизительным. Это казалось… идеальным стечением обстоятельств.
— Я понял, — кивнул я, чувствуя, как этот разговор, как и мой рабочий день, окончательно заканчивается.
— Отлично. Завтра начинаем по расписанию. Первая у тебя — Софья. В семь утра. Не опаздывай.
Я вышел из её кабинета, крепко сжимая в руке листок с расписанием. Он был моим пропуском в этот мир. И моим приговором.
Семь утра. Софья. Хорошее, спокойное начало. Потом… потом Алиса, и, наконец, Ирина. И так по расписанию всего трижды: утром, перед обедом и вечером. Непростой график… однако.
Я направился в массажный кабинет, чтобы всё проверить и подготовить для завтрашнего дня.
Мысль о новой встрече с рыжей бестией заставила моё сердце сделать сальто. Но на этот раз к страху примешивалось что-то новое — азарт. И знание. Смущённая, растерянная Ирина была куда интереснее и опаснее, чем самоуверенная провокаторша. И я уже знал её слабое место. Её упругие сиськи.
С этими мыслями я закончил необходимую подготовку, всё прибрал и расставил по местам и вышел на улицу. Вечерний воздух был прохладен и свеж после насыщенной, густой атмосферы