Её глаза блеснули чистым азартом. Она быстро оглянулась на приоткрытую дверь, а затем и за спину на окно, убеждаясь, что мы одни. Затем её ладонь легла мне на голову — сначала почти нежно, лаская волосы, как будто я был её любимым, но непослушным псом.
А потом… потом её пальцы впились.
Не больно, но так крепко, так властно, что я невольно вскрикнул от неожиданности. И в следующее мгновение она дёрнула вниз, и моё лицо со всей силой прижалось к её промежности. Сначала я ощутил только тепло. Упругое, живое тепло сквозь тонкую ткань.
И тут же мгновенной волной накатило возбуждение — тупое, животное, от одного этого ощущения и от её силы. А уже следом, когда я вдохнул, меня ударил запах. Густой, пряный, совершенно безумный запах её тела — смесь дорогих духов, чистого пота и чего-то глубокого, тёплого, чисто женского.
Она была уже возбуждена, и я понял это носом раньше, чем мозгом.
— Ох, Лёшенька… — её голос прозвучал прямо над моим ухом, хриплый, сдавленный, полный такого неудержимого удовольствия, что по моей спине пробежали мурашки. Она слегка, едва заметно, поводила бёдрами, втирая свою киску в моё лицо, и я почувствовал, как ткань становится влажной насквозь. — Как же ты меня возбуждаешь… одним своим видом…
Она издала тихий, глубокий стон, когда я, не выдержав, открыл рот и прижался губами плотнее, пытаясь сквозь шёлк угадать форму её половых губ, найти клитор. Моё дыхание стало частым и горячим, пар запотевал на ткани. Член в штанах вздрогнул и моментально налился свинцовой тяжестью, больно упираясь в ширинку.
— Уже готов, значит? — прошептала она, и её пальцы в моих волосах сжались ещё сильнее, прижимая меня к себе с такой силой, что у меня закружилась голова. Я мог дышать только её запахом, чувствовать только этот жар и влагу. — Уже хочешь… сделать мне хорошо? Доставить удовольствие?
Она говорила это не как вопрос, а как констатацию факта, с наслаждением наблюдая за моей реакцией. Её бёдра начали двигаться активнее — мелкие, жадные толчки навстречу моему лицу. Она терлась об меня, и сквозь шёлк казалось, я чувствовал каждую складку, каждую пульсацию. Её стоны становились громче, отрывистее, теряли всякую тренерскую сдержанность.
— Да… вот так… — выдохнула она, и её голос дрожал. — Чувствуешь, как я хочу? Чувствуешь, какой я мокрой стала из-за тебя?
Я мог только мычать в ответ, захлёбываясь её запахом, и мои руки, без команды, еще сильнее вцепились в её бёдра, пытаясь удержать её, помочь этому ритму. В голове не было мыслей, только животный восторг и жгучее унижение, смешанные в один пьянящий коктейль. Я был её инструментом, её игрушкой, и в этот момент мне это нравилось до одурения.
Она использовала моё лицо, чтобы тереться, чтобы доводить себя, и каждое её движение, каждый стон были доказательством её власти и… чего-то ещё. Искреннего, дикого наслаждения.
В следующую секунду её движения стали резче, почти отчаянными. Она вжалась в меня всем весом, её пальцы впивались в мою кожу. Я услышал, как её дыхание оборвалось на полуслове, превратившись в прерывистый, хриплый вой, который она пыталась подавить.
И вдруг она замерла. Вся. Абсолютно. Её тело стало каменным. Пальцы в моих волосах свело судорогой. Она издала странный, сдавленный звук — не крик, не стон, а что-то вроде «кх-ммм», будто её душили изнутри. Я почувствовал, как под тканью её тело вздрогнуло в серии коротких, мощных спазмов. Это не был разлившийся, томный оргазм. Это было что-то сдержанное, почти яростное, вырванное силой и тут же запертое обратно, как будто она сама себе запретила кончать, и тут же с силой оторвала моё лицо от себя.
Мы оба дышали как загнанные лошади, а на юбке, прямо напротив того места, куда было прижато моё лицо, появилось маленькое тёмное, откровенно мокрое пятно — смесь её соков и моей слюны.
Я видел её разгорячённое, сияющее лицо, полуприкрытые глаза, но в её взгляде, который медленно фокусировался на мне, уже не было той животной отрешённости. Там была усталость, странное удовлетворение и та же самая железная воля, которая сдержала её на самом краю.
Вот же хрень! — пронеслось в голове единственной связной мыслью. — Она реально только что… обтерлась об мою рожу. Как об диванную подушку. И ей это дико понравилось. И мой член, чёрт возьми, от одного этого осознания чуть не выстрелил сам, без помощи рук, прямо в штаны.
Она отпустила мои волосы. Её взгляд медленно прояснился, вернувшись из мира чистого ощущения в мир контроля. Но на её губах всё ещё играла та самая довольная ухмылка.
— Я утром говорила, что мы обсудим твои обязанности. И отметим прогресс. Но сейчас… — она взглянула на часы на стене, — … мы не успеем заняться тем… о чём говорили, так, как я хочу. — она сделала недовольное, даже злое выражение лица, будто её только что лишили чего-то очень-очень важного и приятного, но в следующий миг она поправила прядь волос, и её взгляд снова стал собранным, начальственным. Но в нём теперь читалось и кое-что ещё: предвкушение отложенного, но неизбежного. — У меня через пару минут важный звонок, а потом нужно идти к девочкам. Делать свою работу. Закончу через час, и я… буду ждать тебя, Алексей. — она сделала паузу, облизнула губы, и её глаза, тёмные и бездонные, впились в меня. — И в этот раз — без опозданий. Ты понял?
Я кивнул, не в силах вымолвить и слово. Её взгляд, её тон — всё это было настолько властным и требовательным, что даже мысль отказать: «Нет, Танюш, у меня есть другие дела» — тут же в голове обросла последствиями в виде увесистой оплеухи прямо по роже.
— Понял, — выдавил я наконец, посчитав, что односложный ответ — это хоть какая-то демонстрация того, что я ещё не полностью обратился в овощ.
Понял, — мысленно повторил я. — Отсрочка. Не помилование. Час отсрочки перед казнью, где палач — она, а я — и осуждённый, и эшафот, и, по ходу дела, ещё и топор в её изящных ручках.
— А пока… — она сделала шаг вперёд, вновь сокращая дистанцию между нами до нуля. Её запах,