— Это нам всем и нужно будет узнать, — сказал Орлов, подходя к телу, — вон можешь спросить полковника, у него жена актриса, в жанрах должна лучше нас разбираться, у нас вся жизнь такая. Что ни дело, то либо триллер, либо сериал.
И тут не нужно было быть экспертом по психологии, чтобы понять, что генерал взбешен.
Елена Самойта. Громкое и, казалось бы, простое дело. Вел его тогда коллега Гурова и Крячко, молодое дарование, майор Степан Лемигов. Самойта, молодая светская львица, была убита своим мужем, тело обнаружили в ванной с ожогами девяноста процентов тела, сам муж не отрицал своей вины. Рантье, светский лев, гонщик, директор коммерческого банка — полный набор мечты какой-нибудь девочки-подростка, любительницы сериалов про жизнь богатых и знаменитых. Елена увлекалась благотворительностью, модой, вела показы, даже пробовала петь и писать книги. Через пару лет их брака она решила попробовать себя в качестве продюсера, и у нее это стало успешно получаться. Кажется, она еще работала моделью и то ли открывала свою школу моделей, то ли сама ходила по подиуму, этого Гуров уже не помнил. Полковник не следил за светской хроникой.
Дело было громким потому, что оба участника были красивой, «глянцевой» парой. По своему опыту полковник знал точно, что именно у таких пар больше всего страшных секретов. Те, кто преподносит свою жизнь общественности на блюдечке, показывая, как может выглядеть мечта, на самом деле чаще всего глубоко несчастные люди. Последнее, впрочем, уже не было личным наблюдением полковника, об этом как-то раз ему буквально пожаловался главный профайлер Управления — Дягилев. Он даже думал уже начать писать на эту тему очередную кандидатскую работу, но Гуров тогда в шутку посоветовал ему подождать появления психопата-убийцы с какой-нибудь редкой патологией.
Хотя, конечно, есть и те, кому просто нравится жить у всех на виду. Генрих Самойта убил жену и был арестован на следующий же день. Он был все еще пьян и ничего не помнил. В частности, и того, как пытался сжечь тело жены в собственной ванной. Останки были настолько обезображены, что опознать их было невозможно. Разве что по кольцам, которые так и остались на сгоревших пальцах, и зубной карте. У Елены была небольшая операция на челюсти, как вспомнил Гуров, она делала пластику, полностью перекроив лицо под стандарты, которые сама же и сделала популярными. Притом что у нее были очень хорошие природные данные. Лев вспомнил, что видел ее фотографии в обычной, домашней обстановке, накрашенную так, что казалось, будто на ней нет косметики вообще, Мария объяснила, что такой макияж обычно делается долго и тщательно. И удивился тому, насколько естественная, живая, красивая молодая женщина. И как страшно умерла.
Лев попытался вспомнить хоть какие-то подробности, что-то еще, но, видимо, Лемигову тогда дали понять, что тело есть, убийца есть, нужно закрывать дело как можно быстрее и тише.
И вот теперь мертвая Елена лежала перед ними.
— Интересно, но ведь ее кто-то же должен был узнать? — спросил Орлов, наверное, скорее сам себя. Риторически. — Ведь если она ходила на работу, ее должны были видеть. И каким-то образом она сюда попала? Ее знали в лицо десятки людей.
— Могла сказать, что похожи, или она подобрала образ под Самойту. Вспомни, сколько девушек тогда делали такую же стрижку, так же красились. Она же сама и придумала эту моду, я смотрела уроки по макияжу от Самойты, — чуть смущенно сказала Даша, — к тому же, Петр Николаевич, вы по памяти можете много перечислить или описать известных светских… деятелей? Это только кажется, что они широко знамениты, что их лица везде, но придите домой, закройте глаза, и, если вас не интересует эта сфера жизни, вы не вспомните о ней вообще ничего, даже того, как ее зовут. Но это Елена Самойта. Пусть она сменила цвет волос, но это она.
Лев присел, рассматривая тело, чтобы убедиться, что они правы. Плохо. Труп — это всегда плохо, труп молодой женщины в центре Москвы — еще хуже.
И было третье «хуже». Главк облажался. Генрих Самойта убил кого-то другого и сейчас отбывал срок. Дело было официально закрыто. Если про это пронюхает пресса, то шум поднимется до небес.
— Крячко возвращается завтра? — спросил Петр Николаевич у Гурова.
Напарник и хороший друг Гурова Станислав Крячко взял часть отпуска, которого у него не было уже много лет, и улетел вместе с женой на неделю в Санкт-Петербург. В это время на их отдел свалилось еще несколько дел, но все они были из разряда «долгостроев», когда нужно долго собирать доказательную базу, потом оббивать пороги начальственных кабинетов на получение соответствующих санкций и разрешений и прочее. В Главке был отдел по работе с экономическими преступлениями, но почему-то в последнее время они все чаще доставались Гурову и Крячко. Все эти дела могли спокойно подождать возвращения Стаса, а Лев пока засел за отчеты.
Лев кивнул, продолжая осмотр тела и машинально прикидывая в голове дальнейшие шаги.
— Над делом работать будете вместе. Лемигов ничего не должен знать до поры до времени, — решил генерал. — Я сам ему скажу, когда соображу, как это сделать, так, чтобы не выпороть его, если вскроется, что он либо что-то скрыл, либо что-то не до конца сделал. Молодой, да ранний.
Гуров приподнял брови.
Майор, конечно, уже успел помотать нервы Орлову, но парень был толковый, работал хорошо, брался за любые задачи, работал с огоньком и чем-то даже напоминал Льву его самого в молодости. И Гуров отлично знал, что Лемигов Орлову в работе нужен.
— Да доверяю я ему, доверяю. Если всплывет это дело, парню не поздоровится. Отдел собственной безопасности в любом случае возьмется за него. И в наших интересах, чтобы они за него взялись как можно позже, чтобы у нас к тому времени на руках были доказательства не халатной работы следователя. А очень хитровыдуманного дела. Чего-то такого, что снимет тень с нас. Пусть даже если окажется, что трупы Самойты на самом деле не близнецы, а тройняшки. Копаем, дорогие мои. Копаем, как никогда не копали.
— Лемигов тихо работать не умеет, — вздохнула Зайчикова, которая была рада, что ей приходится редко выезжать вместе с шумным майором. Своей неукротимой энергией, темпераментом и любовью доказать всем, что он прав, Степан Дарью сильно утомлял. Между собой его в шутку даже называли Гардемарином из-за того, что горячий парень