— Вы сынок Псалтырникова?
— Наверняка Ким Григорьевич Бабкин предупредил вас о моем посещении. — Макар рассматривал Ангелину Авдеевну. Акакиева именовала младшую сестрицу Гелюсей.
Приятная энергичная женщина лет за шестьдесят. Без косметики, с загорелым обветренным лицом с резкими чертами. Полная, но не страдающая болезненным ожирением, подобно старшей сестре. Крепкая, ширококостная, с мощными рабочими мозолистыми руками. Она держала садовую тяпку. Под ее ногтями без всякого маникюра чернели траурные полоски земли. Макар представил себе: Гелюся, зажав в пролетарских дланях молоток, долбит им по долоту, пробивая в стене домашнего сейфа дыру, отгибает плоскогубцами железо. А затем взваливает на спину тело Дмитрия Матвеева и тащит — не волоком, нет… ей — сильной, жилистой — впору и на плечах субтильного офисного клерка снести к рельсам. Аналогичные мысли насчет облика Ангелины посетили и Клавдия: младшая сестра Акакиевой до боли напомнила ему «Колхозницу» скульптора Мухиной с ВДНХ, правда, уже вышедшую на пенсию и расплевавшуюся с опостылевшим ей «Рабочим».
— Заходите, заходите быстрее. — Ангелина выглянула в калитку и с грохотом ее захлопнула. — Ко мне уж дважды пресса ломилась. Не успела я из полиции вчера вернуться, опухшая от слез, а они, сволочи, у калитки уже караулят с микрофонами, фоткают меня, вопросы кидают. При чем здесь я? У меня сестру родную убили, а они будто коршуны на меня налетели! А я слыхала про вас прежде, — Ангелина глянула снизу вверх на Макара. — День рождения Тоси праздновали мы давно, еще в ресторане на «Утесе» — место богоданное на Волге, роскошный отель. И ваш папа прилетел на вертолете с помощниками, банкет Тосин посетил. Меня с ним рядом посадили. Он, уважительный, обходительный, мне все про сынка своего рассказывал: «В Англии в престижной частной школе парень мой учится». Гордился. А это вы, значит… Взрослый вы стали. А по отцу вашему, ныне покойному, Тося моя очень скорбела.
Она сыпала скороговоркой. А они изучали ее и декорации. Лицо Ангелины Авдеевны и правда опухло — от слез ли, от бессонницы ли? Дом высился за ее спиной — добротный двухэтажный, но обычный, не деревенская изба, но и не новомодный коттедж. Весь участок занимали грядки, теплицы, парники. Огороженный рабицей аккуратный птичник с кормушками и поилками, где разгуливали фантастического вида черные куры с мохнатыми лапками.
— У вас первоклассное хозяйство, Ангелина Авдеевна, — похвалил Макар.
— Всю ночь я по Тосе проревела, — Ангелина скорбно покачала головой. — А утром встала грядки полоть. Меня работа в огороде успокаивает. От горьких дум отвлекает. Я привыкла всегда что-то руками делать. С детства. Мы в деревне жили, мать у нас работала на мясокомбинате, домой со смены возвращалась поздно. Огород, козы, куры на нас оставались с Тосей. А когда она укатила на заработки на БАМ, на мне.
— Мы приехали к вам не из-за вашей сестры, хотя скорбим о ее гибели, — пояснил Макар. — Из-за ее ближайшего соседа Дмитрия Матвеева. Он тоже был убит, и в его смерти полиция ошибочно обвиняет мою домработницу Гольцову Марию. Мы с ее адвокатом придерживаемся версии: сосед оказался очевидцем убийства и ограбления вашей сестры и стал второй жертвой.
Ангелина Авдеевна уставилась на Макара. На ее лице отразились недоумение и живейший интерес. Она всплеснула своими мощными руками.
— Ох! Да как же это… И его тоже, значит? Их вместе, что ли?! Те, кто к ней вломился, и его заодно?!
— Вас полиция на допросе про соседа Матвеева не спрашивала? — поинтересовался Макар.
— Нет. — Ангелина Авдеевна выглядела озадаченной и ошеломленной. — Ох… бьют людей — не жалеют…
— А вы сами когда с сестрой встречались в последний раз? — задал вопрос молчавший до сего момента Клавдий.
— Месяц назад, может, больше, — ответила Ангелина. — У нее своя жизнь. У меня своя.
Клавдий наблюдал «Гелюсю», ставшую в одночасье наследницей всего хранимого ею имущества сестры: недвижимости, солидных банковских счетов, долей в бизнесе… В курятнике квохтали элитные черные птицы с мохнатыми ногами, кукарекал демонического вида петух. В раздвинутые двери стеклянной теплицы задувал ветерок, колыша огуречные плети, усыпанные желтыми цветами. Мирный дачный пейзаж. И одновременно — крестьянский рай…
Ангелина Авдеевна тоже вспоминала ту последнюю их встречу с сестрой Тосей у нее дома на Москве-реке. Тося, ковыляя на раздутых от отеков и ревматизма ногах, опираясь на тяжелую трость, открыла сейф, достала документы в папке и разложила на придиванном столике перед ней, Гелюсей, встревоженной и раздраженной.
— Подписывай все! — безапелляционно приказала Тося.
— Но почему?
— По кочану. Все мое, не твое.
— Я и не претендую. И никогда не покушалась на твое добро. Но с чего ты на меня взъелась вдруг? Столько лет я все твое берегла, а сейчас… В чем дело-то?
— Уж немолодая ты. Не девочка. Умри ты скоропостижно, Гелюся, твой сынок, после тебя наследник по закону, все огребет. Все, мной нажитое, ему достанется. Вот ему от меня! — Тося соорудила из толстых пальцев кукиш и поднесла к носу сестры. — Шиш вместо наследства. На Кипр он упорхнул, предатель… мир, вишь, ему нужен открытый, свобода… Тебя бросил, мне в душу нагадил, паскуда. Не получит он ничего у меня!
— Сын сам себе голова. Взрослый мужик. Женатый. Уехал — со мной не посоветовался. А ты зачем смерть мне пророчишь? Да ты меня на восемь лет старше! — взвилась Ангелина. — Ты вперед меня гикнешься, Тоська! Мне твоего ничего не надобно. Но перед юристами твоими мне совестно. Позоришь меня, словно в добропорядочности моей сомневаешься, отбираешь все, будто я воровка или мошенница!
— Подписывай документы! — Сестра, все больше злясь, топнула ногой, опираясь на трость. — И зубы мне не заговаривай. Кто из нас первым умрет — один Бог знает. А ты, Гелюся, имуществом моим в случае чего и распорядиться-то толком не сумеешь. Ты дура необразованная. Тебя сразу облапошат, обворуют.
— У тебя самой с образованием не особо, — мятежно ответила Ангелина. — Университетов и ты не кончала, начальница. Не тебе меня серостью попрекать.
— Быстро! Я кому сказала? Взяла ручку и подписала!
— Не командуй мной. Привыкла у себя в кабинетах на подчиненных глотку драть. А ты теперь никто. Тебя вышибли с треском! А я твое имущество наворованное от следствия уберегла, когда тебя наши бдительные органы за задницу чуть не прихватили с поличным. Я тебя прикрывала, и меня могли к делу пришить, но я не испугалась! — Ангелина грохнула пролетарским натруженным кулаком по