— А можно… — чуть успокоившись, продолжила девушка, — эту ночь… последнюю… — она вздрогнула всем телом, всхлипнув, — я с вами проведу.
— Хорошо.
Больше мы ни о чем не говорили. Пелагея быстро скинула с себя сарафан и залезла ко мне под одеяло, прижавшись всем телом. Ни о каком интиме и речи не шло. Она просто искала защиты, внезапно оказавшись один на один с открывшимся перед ней миром.
Утром на завтраке, когда Марфа накладывала на стол, я с удивлением уставился на повязку у нее на рту.
— Это что такое? — вырвалось из меня.
Женщина бросила на меня испуганный взгляд и тут же отвела глаза. Ответить она мне не могла. Тонкая ткань, в которой я узнал пояс с маминого халата, надежно обхватила ее рот. На затылке был завязан плотный узел, даже издалека заметно, что очень тугой. Просто так не развяжешь.
Вместо Марфы ответила мне Евдокия, помогающая кухарке накрывать на стол.
— Барыня лично вчера Марфе его повязала, в качестве наказания. И приказала не снимать.
— И как долго?
— Она не говорила, — тихо ответила женщина.
— Но она ведь в нем даже поесть не может, — заметил я.
В ответ же мне было молчание и навернувшиеся слезы на глазах Марфы. Я тут же пошел к маме — ну нельзя же так издеваться над людьми? Вот только та была непреклонна.
— Пускай учится свой язык на замке держать, — раздраженно сказала мне мама. — Походит денек так, глядишь, и запомнит. В следующий раз умнее будет. А голод поможет ей крепче все уяснить.
— И когда ты ей этот пояс снимешь? — не унимался я.
— Завтра утром.
— Целый день без еды и даже без воды? — возмутился я.
— Именно. Ничего, за день не помрет, — отмахнулась мама. — И я хочу, Роман, чтобы ты не вмешивался. Марфа — не твоя личная служанка. А если она что еще сболтнет по глупости своей? И потом удар придет оттуда, откуда мы совсем не ждем? Вот как сейчас получилось. Я еще мягка с ними, другие на моем месте поступили бы гораздо жестче, — сжала губы мама.
Да уж. Для Марфы сегодняшний день станет настоящей пыткой. Видеть еду, готовить ее, ощущать ароматы, и не иметь возможности покушать! Как и просто попить. Да еще и слова сказать не можешь. Она конечно и раньше не особо-то с кем-то общалась — работа у нее такая, что больше в одиночестве проводишь время. Потому наверное и обрадовалась нежданной собеседнице, когда та Ефросинья к нам приехала. Вот и полилось из нее.
Женщину мне было чисто по-человечески жалко. Но в одном мама права — так она точно запомнит это наказание и в следующий раз тысячу раз подумает, прежде чем кому-то чужому что-то рассказать.
Но как-то наш дом быстро из уютного и теплого места превращается в какую-то камеру пыток для наших слуг. Вот что мне категорически не нравится. Не хотелось бы, чтобы тенденция сохранилась.
После завтрака отец засобирался к Уваровым.
— Меня дождитесь, — сказал он. — Хотя, а как вы без тарантаса уедете? — тут же хохотнул он собственной несообразительности.
— На яхте, — двумя словами оборвал я его смех.
— Кхм… Мда… запамятовал я об этом, — неловко пробормотал он. — Но вы все равно меня дождитесь. Мало ли, что после того разговора поменяться может.
Спорить мы не стали. Мама ушла к себе — собираться, а я решил до стройки скататься, где мастерскую игрушек складывают. Кирпич-то не пострадал, посмотрю — продолжили ли работы. Это вчера весь день дождь шел, да пепелище разгребали. А сегодня солнечно и ветерок теплый обдувает.
Вскочив на Ворона, я пришпорил коня и рысью поскакал к бывшей лесопилке.
Народ там уже снова собрался. Стройку пока не возобновили, как мне тут же пояснил Кузьма Авдеевич — надо было дать время, пока кирпич обсохнет. Потому продолжили пепелище разгребать. Вчера лишь самые крупные части в сторону оттащили, а сейчас принялись их на дрова распиливать ручным инструментом, да всякую утварь в виде горшков, ведер да прочего инвентаря, который не сгорел в огне, вытаскивать и проверять на сохранность.
— Кузьма Авдеич, — отвел я бригадира артели в сторону для приватного разговора. — Что вы там с Тихоном этим решили?
Тот посмотрел на меня долгим взглядом, после чего задал встречный вопрос.
— Он к нашей артели принадлежал. Вы нам за то долг не вмените?
— То к моему отцу, — отмахнулся я. — Так что там с ним?
— Да вон, — махнул рукой в сторону пепелища мужик, — под присмотром отрабатывает. Теперича ему спуску никто не даст. Будет за семерых работать, пока артель не сочтет, что он виру выплатил перед нами.
— У меня просьба до тебя есть, — украдкой протянул я мужику рубль.
Тот покосился на него и не торопился деньги брать.
— Что за просьба? — вместо этого спросил он. — За душегубство не возьмусь. И никто из моей артели на такое не пойдет.
— Не, мне то без надобности, — покачал я головой. — Мне нужно убедиться, что Тихон нам тогда правду сказал.
— Я там был, помните ведь. В чем у вас сомнения появились?
— Что он заказчика правильно назвал, — честно признался я здоровяку. — А если он намеренно князя приплел, чтобы от настоящего виновника наш взгляд отвести? Понимаешь, князю наша лесопилка ну никак не мешала! А вот другому соседу — графу Свечину — она как кость поперек горла. Что если Тихон специально нам про князя брякнул, лишь бы мы от него отцепились, а своего господина защищает?
Почесав подбородок, Кузьма Авдеич глянул в сторону усердно работающего парня, который все еще до конца от нашего «разговора» не отошел и слегка прихрамывал, и уточнил.
— А ежели не выйдет у меня ничего узнать? Или и правда князь тот повинен?
— Мне главное понять — врал он или нет, — заявил я, суя рубль в руку бригадира.
На этот раз он все же принял ассигнацию.
— Я сегодня убываю в Дубовку. Как вернусь, жду ответа