Когда я вывел Пелагею на улицу, то там стоял и хмуро курил Алексей Петрович, явно дожидаясь меня.
— Что-то не так? — спросил я мужчину.
— Все было бы так, если бы вы не ударили князя, — вздохнул он. — Увы, но по приезду в участок медик зафиксирует факт удара по промежности. Это не скрыть. Ваша формулировка… — пожевал он губами. — Да, может и сработать. Но все равно, князь будет цепляться за нее, чтобы и на вас открыли дело. Так-то ему грозит каторга и лишение всех прав состояния.
— Можно подробнее, что это значит? — тут же уцепился я за смутно понятный термин.
— Григорий Александрович перестанет принадлежать к дворянскому сословию, лишится всех чинов, орденов и почетных титулов, а также — семейных прав, — пояснил мне Малышев. — Сами понимаете, для него это — гражданская смерть. И чтобы не получить ее, он будет биться до конца.
— А каторга?
— От четырех до восьми лет — тут как суд решит, — пожал плечами полицейский. — Учитывая… состояние, в котором мы нашли девушку, могут дать срок повыше минимального. Но телесных ран на ней нет, поэтому утверждать подобное я не могу. И ждите — судебная тяжба будет не быстрой. Нервы вам помотают изрядно, — вздохнул он. — Потому и говорю — зря вы его ударили.
— Сделанного не вернешь, — хмуро заметил я. — Но видит бог, оно того стоило!
— Молоды вы, — снова вздохнул Малышев. — Ну да жизнь это исправит. Завтра я к вам зайду. Не уезжайте пока из города.
— А до суда князь где будет находиться? — спросил я уже в спину Алексея Петровича.
— В арестном помещении. А потом — в Царицынский тюремный замок переведем.
Когда я вернулся в усадьбу, еще никто не спал. Время было уже за полночь, но взбудораженные событием, тетушка с мамой сидели в зале и пытались найти успокоение в чае. Владимир Михайлович, выполнив свою роль в начале моей задумки, давно уже присоединился к ним и лишь ждал моего возвращения.
— Все получилось? — первым подошел он ко мне, поглядывая на дрожащую Пелагею.
— В целом — да.
— Но что-то пошло не так?
— Можно, завтра расскажу? — спросил я его. — Но если коротко — князь взят под стражу полицией. Однако когда я его увидел, то… не сдержался. Возможно, иметь детей он больше будет не в состоянии, если рассчитывал на это.
— Вот как… — протянул помрачневший мужчина. — Хорошо, я тебя услышал. Подробности и правда лучше на свежую голову обсуждать.
Когда мы шли от дома Белова, Пелагея наотрез отказалась возвращаться в свою съемную комнату. И я не стал ее уговаривать. Поэтому сейчас проводил ее до своей комнаты, на что с огромным неодобрением взирала мама. Уже в самой комнате мы улеглись на кровать, даже не раздеваясь, и девушка прижалась ко мне, ища защиты. Так мы и уснули.
Наутро первым делом пришлось не на тренировку идти, а искать для Пелагеи платье. Хоть какое-то. Хорошо, что среди слуг оказались женщины примерно ее комплекции, а сарафан — наряд довольно безразмерный и точности не требующий. Этакий оверсайз нынешних времен.
— Роман Сергеевич, — после завтрака подошла ко мне Пелагея, — возьмите меня обратно, в служанки. Прошу вас…
В ее глазах стояли слезы, от чего на душе было больно. Но я уже итак совершил не один глупый поступок под влиянием эмоций, поэтому лишь покачал головой.
— Нет.
От одного единственного слова она вздрогнула, как от удара.
— Лучше сходи, узнай, как там Кузьма Авдеич. Он ведь пострадал вчера. И он за тебя наверняка переживает.
— Я… — начала девушка и запнулась. После чего судорожно вздохнула и отрывисто кивнула. — Да, вы правы. Так и сделаю.
Отпускать ее не хотелось, но я понимал, что это самый правильный выбор. У нее теперь своя дорога в жизни. А вот мне теперь еще разгребать последствия ночного «приключения». Как бы не свернуть шею на этом пути. Только сейчас до меня дошло, что Малышев не просто так мне намекал на ошибочность моего удара по яйцам князя. Я в судебной системе ничего не понимаю. Придется нанимать хорошего стряпчего. Жаль, что Дмитрий Борисович сейчас в отъезде по поводу моего патента. Он бы если не сам взялся за это дело, то мог подсказать, кого стоит нанять. Но чего уж теперь. Решаем проблемы по мере их поступления.
Глава 20
10 августа 1859 года
Кузьма раскрыл глаза и первое, что он почувствовал, это дикую боль в голове.
— Ох, что же вчера было, — прошипел здоровяк и мутным взглядом осмотрелся, где находится. Вокруг стояли койки их барака, где расположилась артель. Кроме него тут был лишь один рабочий. У него-то Кувалдин и спросил, как здесь оказался.
— Тихон тебя приволок, — ответил тот. — Только не сказывает, что случилось. Внизу сидит, да брагу глушит.
Тут же перед глазами мужика пронеслись события прошлого вечера. Вот он идет под ручку с Пелагеей. Девушка была на диво хороша, и в общении приятная. Вот он довел ее до дома, а тут Тихон оказался. А дальше — резкая боль и темнота.
— Вот сволочь, — прошипел бригадир и попытался резко подняться с кровати.
Но тупая боль в затылке охладила его пыл. Уже чуть медленнее здоровяк все же принял вертикальное положение и спустился вниз. Там была столовая, где питались все постояльцы этого доходного дома и ближайшей округи. В дальнем углу сидел парень с кружкой в руках и мерно покачивался. Подойдя к нему, Кузьма осторожно уселся на соседний табурет и вперил тяжелый взгляд в парня. Тот никак на это не отреагировал, лишь тупым взглядом продолжая смотреть в наполовину опустошенную кружку. По нему было заметно, что всю ночь он не спал.
— Говори, — бухнул бригадир, когда ему надоело это затянувшееся молчание.
Тихон так и продолжил безучастным взглядом смотреть в свою кружку. Протянув руку, Кузьма схватил того за плечо и встряхнул.
— Говори, давай, что вчера было? Где Пелагея? С ней все в порядке?
Взгляд Тихона слегка прояснился, и он медленно перевел глаза от кружки на здоровяка. Потом всхлипнул и бессвязно пробормотал:
—