Она сейчас лежит поверх их мебели, которая выглядит… сплющенной. Может, разломанной. На несколько частей.
Черт. Мне нужно скорее домой, пока вьюга не разбушевалась окончательно. Где же эта сковородка? Я смотрю на Марка большими глазами, но понимаю: он читает мои мысли. Потому что, похоже, точно знает, что я сейчас скажу, и опережает меня.
— Джейми, давай я кое-что проясню. — Он спокоен и очень, очень непреклонен. — Если ты считаешь, что я тебя не свяжу и не запру в спальне, прежде чем позволю выйти на улицу в такую погоду, то ты совсем меня не знаешь.
Глава 2
Проблема в том, что я знаю.
В смысле, знаю Марка.
Я знаю его очень хорошо, ведь мы познакомились в нашей городской больнице, где пахло сиропом от кашля и общественным бассейном, прямо в день, когда он родился. В моих самых ранних воспоминаниях он сияет точно звезда: папа усаживает меня в большое плюшевое кресло, а миссис Комптон вручает мне бесформенный сверток, предупреждая:
— Осторожней, Джейми. Придерживай головку — да, вот так.
Мне было два с половиной. Табита, которая была на полгода старше меня, только что отпраздновала свой день рождения с поливалкой.
Но Табиты там не было. Она сидела дома с дедушкой и бабушкой, из-за того, что ее мама назвала «рядом истерик кризиса трех лет», но сама Табита потом перефразировала в «сознательный протест против навязывания ненужной экспансии». Ей сообщили, что в доме скоро появится новый член семьи, и она не собиралась делиться ресурсами, которые ее юный разум воспринимал как конечные: игрушками, хлопьями и родительской любовью.
Вот так я и познакомилась с ее родственником раньше нее и точно могла сказать, что в плане конкуренции ей было нечего бояться. У красного существа, корчащегося у меня на руках, было помятое личико, сморщенный нос, бугристые щеки, уши в складочку, стариковские волосы, покрытые засохшими корками. Мне вспомнились сахарные печеньки, которые папа пек по праздникам, — в частности, те, которые выходили из печи не совсем ровными. «Неприглядными», как он говорил.
Описание подходило. Существу у меня на коленях не досталось ни одного грамма приглядности.
— Как ее зовут? — спросила я у миссис Комптон.
— Его, — поправил меня папа. — Это мальчик, милая.
И внезапно все встало на свои места.
— Так вот почему он такой уродливый.
Взрослые разразились смехом — очень злобным, как мне показалось, учитывая, что бедному ребенку и так приходилось мириться с тем, что он не девочка. Я старательно не слушала, пока миссис Комптон не спросила меня:
— Джейми, знаешь, как мы его назвали?
Я покачала головой.
— Марк. Марк Эван Комптон.
И возможно, младенец уже знал собственное имя, потому что именно в этот момент он открыл серые глаза и после нескольких неудачных попыток ухватился за мой указательный палец. «Привет», — казалось, говорил его пристальный взгляд.
И: «Не уходи».
И может, даже: «Ты мне нравишься».
Он был маленьким, но сильным. И во мне тотчас родилось ошеломительное чувство любви, стремление защищать «Все хорошо, — молча пообещала я Марку. — Я буду твоим другом. И заставлю Табиту стать твоим другом. И я буду тебя любить. Даже если ты уродливее всех, кого я знаю».
Это было сердечное, искреннее обещание. Которое я нарушила миллион раз за следующие несколько лет. Потому что, по трагическому стечению обстоятельств, Марк Эван Комптон оказался просто хуже всех.
Несколько лет, слишком доверяя Марку, я была его главной защитницей.
— Я уверена, он этого не хотел, — говорила я кипящей от негодования Табите каждое утро по дороге в школу. — В смысле, подменить твои витаминные мармеладки слабительным.
Застелить клетку хомяка твоей любимой футболкой.
Ткнуть тебе в глаз пластиковой вилкой.
Запереть тебя в шкафу для белья.
Убедить всех соседских детей звать тебя Тупитой.
Науськать собаку обезглавить твою любимую Барби.
Выблевать три порции макарон с сыром прямо тебе на колени.
Тайком подбросить тебе в постель насекомых.
Я оправдывала его, потому что со мной Марк никогда не был ужасен. Какую бы любовь я ни почувствовала к нему в день его рождения, она была взаимной. Папа и мистер Комптон были лучшими друзьями со школы, и наши семьи проводили много времени вместе. Мама бросила нас вскоре после моего рождения, и папа, учитывая его очень ответственную работу, был благодарен за всю заботу обо мне, которую могли предложить Комптоны. Мы с Табитой, конечно же, были неразлучны. Но и с Марком у меня тоже была особая связь.
— Жаль, ты не живешь с нами, — умильно говорил он мне, когда я выходила из комнаты Табиты после ночевки на выходных.
И:
— Ты мой самый любимый человек во всем мире.
И:
— Когда мы вырастем, я хочу, чтобы мы поженились.
Такого бы, конечно, не случилось. Я уже выбрала себе мужа — Алана Кроуфорда, парня постарше, живущего дальше по улице (или, если не выйдет, Лэнса Басса из группы NSYNC). В моих глазах Марк был маленьким мальчиком. Тем не менее я считала его очаровательным. Я учила его читать и завязывать шнурки. Взамен он кричал на мальчишек, толкавших меня на игровой площадке, и делал мне валентинки каждый год.
— Ты должна быть моей лучшей подругой, — напоминала мне Табита раз в неделю. — Я знала, что эта пузатая мелочь украдет половину всего. Просто не думала, что и тебя тоже.
Но я любила их обоих. И годами, даже когда отношения между Табитой и Марком стали включать подкладывание аллергенов друг другу в еду, острые канцелярские кнопки и постоянные угрозы взаимного уничтожения, я пыталась не принимать ничью сторону.
— Тебе не нужно между ними выбирать, милая, — говорил папа. — Это типичное соперничество между братом и сестрой. Они это перерастут. Просто пережди.
И я пережидала — до тех пор, пока нам не стукнуло по двенадцать, а Марку девять, и не случился инцидент с яйцом.
Марк до сих пор утверждает, что это было не нарочно. Что он не знал, что наша «слетевшая с катушек школа устроит такой бредовый факультатив и заставит учеников притворяться, будто яйцо — это ребенок, которого всю неделю нужно носить так, чтобы не разбить». Однако наша слетевшая с катушек школа не только устроила такой бредовый факультатив — она давала за него баллы. Целых тридцать процентов моей оценки по домоводству зависели от этого проклятого яйца.
И потому, когда я зашла на кухню Комптонов и увидела, как Марк его ест — поджаренное,