Я живу, калика, не по-прежнему,
Не по-прежнему живу, не по-старому.
Я не смею подать тебе милостинки спасенноей,
Не велит Идолище поганое
Поминать Христа, царя небесного,
А еще поминать Илью Муромца,
Богатыря святорусского.
Кто помянет – судом судить,
Судом судить – живому не быть,
Очи ясные вынимать его косицами,
Язык тянуть да его теменем.
Живу я, князь, теперь не в палатах белокаменных,
Живу я теперь на кухне поваром,
Варю варево басурманское,
Подношу кушанье Идолищу проклятому».
Говорит ему Илья, калика перехожая:
«Уж ты гой еси, Владимир Красно Солнышко!
Ты не мог узнать меня, Илью Муромца?»
Тут падал Владимир-князь на резвы ноги:
«Ты прости, прости, Илья Муромец, меня виноватого!»
Отвечал ему Илья таково слово:
«Не тужи, Владимир Красно Солнышко,
Так и быть, выручу я тебя из неволюшки».
Пошел Илья в палаты к Идолищу поганому:
«Ты, поганое Идолище, басурманский царь,
Принес я тебе весть нерадостную:
Илья-то Муромец ведь живехонек, здоровешенек.
Встретил я его в чистом поле.
Хочет заутра приехать в Киев-град».
Говорит ему Идолище басурманский царь:
«А скажи, калика, скажи-ка мне,
Велик ли этот Илья Муромец?»
Отвечает Илья калика перехожая:
«Илья-то Муромец будет в мой же рост». —
«А по многу ли ест хлеба Илья Муромец?»
Отвечает калика перехожая:
«Хлеба он по единому ломтю кушает». —
«А по многу ли он пьет пива пьяного?»
Отвечает калика перехожая:
«Пива пьяного он пьет всего-то одну чарочку».
Усмехнулся тут Идолище поганое:
«Почему же этим Ильею на Руси хвастают?
На долонь его положу, другой приложу, —
Останется от него мокро место».
Говорит ему калика перехожая:
«А по многу ли, царь, ты пьешь и ешь?»
Отвечает ему Идолище поганое:
«Я-то пива пью в полтора ведра,
Я-то хлеба ем по семи пудов,
Я ведь мяса-то ем – в обед быка съем».
Отвечал на те речи Илья Муромец,
Илья Муромец сын Иванович:
«У моего-то батюшки родимого
Была корова обжорлива,
Она много пила да много ела —
У ней скоро ведь брюхо треснуло».
Та речь Идолищу не слюбилася,
Хватал он из ногалища булатный нож,
Кидал в калику перехожую.
Увернулся Илья от ножа булатного,
Скидывал тут Илья шапку с головушки,
Шапку ту сорочинскую,
Кинул шапкою в Идолище поганое —
Угодил в басурманскую саму голову.
Улетел Идолище из простенка вон,
Вылетел Идолище на улицу.
Побежал Илья Муромец из палат на двор,
Срубил Идолищу буйну голову.
Избил-изрубил всю силу басурманскую,
Силу татарскую, великую.
Тут велел князь Владимир звонить в большой колокол,
За Илью петь обедни с молебнами:
«Не за меня молите, за Илью за Муромца».
Собирал Владимир Красно Солнышко почестный пир,
Почестный пир для Ильи для Муромца,
Славить могучего богатыря русского.
Илья Муромец и Идолище в Царь-граде
Старина двадцатая. Илья Муромец освобождает Царь-град от Идолища.
Как сильное могуче-то Иванище,
Как он, Иванище, справляется,
Как он-то тут, Иван, да снаряжается
Идти к городу еще Еруса́лиму,
Господу Богу там помолитися,
Во Ердань там реченьке купатися,
В кипарисном деревце сушитися,
Господнему гробу приложитися.
А сильное-то могуче Иванище,
У него лапотцы на ножках семи шелков,
Промеж в лапотцы поплетены
Каменья самоцветные,
Клюша-то у него ведь сорок пуд.
Сходил он, Иванище, к городу Ерусалиму,
Господу Богу молился,
Во Ердань-реке купался,
В кипарисном деревце сушился,
Господнему гробу приложился.
Назад шел мимо Царь-града.
Наехало тут на Царь-град поганое Идолище,
Одолели проклятые татарева.
Святые образа поколоты,
В черные грязи потоптаны,
В Божьих церквях коней кормят.
Как это сильно могуче Иванище
Хватил-то он татарина под пазуху,
Начал у поганого допрашивать:
«Ай же ты, татарин, неверный пес,
А скажи, татарин, не утаивай:
Какой он у вас, Идолище ваше поганое?»
Говорит татарин таково слово:
«Идолище у нас в долину две сажени печатныих,
В ширину Идолище – сажень печатная,
А головище – что ведь люто лохалище,
Глазища – что чашища пивные,
А нос-то на роже он с локоть был».
Схватил Иванище татарина за руку,
Бросил в чисто поле,
Разлетелись у татарина косточки.
Пошел Иванище дальше путем-дорогою,
Навстречу ему могуч богатырь Илья Муромец,
Едет на своем коне богатырскоем:
«Ты откуда, Иванище, идешь-бредешь,
Откуда путь держишь?» —
«Иду я от того города Ерусалима,
Там я Господу Богу молился,
Во Ердань-реке купался,
Ко Господню гробу приложился.
Назад шел мимо Царь-града».
Как начал тут Ильюшенька доспрашивать,
Как начал тут Ильюшенька доведывать:
«Все ли в Царь-граде по-старому,
Все ли в Царь-граде по-прежнему?»
А говорит тут Иван таково слово:
«В Царь-граде-то нынче не по-старому,
В Царь-граде-то нынче не по-прежнему,
Одолели поганые татарове,
Наехал на Царь-град Идолище проклятое,
Головища – что ведь люто лоханище,
Глазища – что чашища пивные,
А нос-то на роже он с локоть был.
Святые образы поколоты,
В черные грязи потоптаны,
Во Божьих церквях коней кормят».
Говорит ему тут Илья Муромец:
«Дурак же ты, дурак, Иванище!
Силы у тебя могучего богатыря,
Смелости, ухватки половинки нет.
Зачем же ты не выручил царя-то Константина Боголюбова?
Разувай же лапотцы семи шелков,
Обувай мои сапожки сафьянные,
Давай сюда клюшу сорок пуд,
Сокручусь я каликой перехожею,
А ты пока стереги моего добра коня».
Приходит Илья Муромец во Царь-град,
Закричал Илья во всю голову зычным голосом:
«Ай ты царь, Константин Боголюбович!
А подай-ка мне, калике перехожей, милостыню!»
Как в Царь-граде от крика его богатырского
Пошатнулись терема златоверхие,
Хрустальные оконнички посыпалися.
Уши заложило Идолищу