– Ну не знаю... – неуверенно протянула я.
– Ты, дамочка, не беспокойся! Чистая картина. Бабке моей принадлежала! – забормотал продавец, с томлением глядя на меня.
– И она же на картине запечатлена! – насмешливо фыркнула я.
– Точно! – закивал мужичонка. – Редкой красоты была женщина! Такую только и рисовать! – Он задумался ненадолго и грустно уточнил: – Жаль, стерва приличная.
– Ну и сколько хочешь за бабушку?
– Три тысячи и ни рублика меньше, – твердо выговорил продавец, отступая на шаг.
– А не много ль за старушку?
– В самый раз, – отрезал он. – Это еще по-божески. Она больше стоит, я знаю. Так мало прошу только потому, что деньги нужны! Так ты, дамочка, берешь или просто время проводишь?
– Не торопись, родной! Дай товар рассмотреть. Запрашиваешь немало, а значит, не гони лошадей, – осадила его я, разглядывая полотно.
Мужик был прав. Картина стоила значительно дороже той смешной суммы, что он хотел получить. Я знала эту гладкую, академическую манеру письма, характерную для русских художников-эмигрантов начала двадцатого века. Некоторые их картины я видела только на репродукциях в эмигрантском журнале «Жар-птица», другие выставлялись в Государственном Русском музее. Я любовалась ими достаточно долго, чтобы запомнить навсегда. Я начала перебирать в памяти имена: Сомов, Серебрякова, Шухаев, Галлер, Гончарова, Яковлев. Трудно было вот так, слету, определить, кисти кого из них принадлежит эта картина, но в том, что она подлинная, сомнений у меня не оставалось. И еще существовал нюанс, который меня интриговал. Лицо на портрете казалось мне смутно знакомым. Причем лицо не натурщицы, а маски. Где-то я уже видела и эту улыбку, и эти сияющие счастьем глаза. Очень примечательное лицо. Такое увидишь и уже не забудешь.
– Дай-ка сюда. Хочу поближе посмотреть.
Продавец отпрянул назад:
– Нечего тут смотреть!
– Это тебе нечего! А мне нужно на обратную сторону глянуть, – рассердилась я. – Чего боишься? Не сбегу я с твоим добром!
Поколебавшись, он с большой неохотой протянул мне картину. Настаивала я не зря! На обороте полотна стояла размашистая подпись: «В. Галлер. 1937». И тут же в памяти всплыла другая картина. Она называлась «Женщина-мечта», тоже принадлежала кисти Валерия Галлера, и на ней также изображена молодая женщина в пестром летнем платье с огромным букетом сирени в руках. Портрет был выполнен в лилово-розовых тонах, а смеющееся лицо с сияющими счастьем глазами очень походило на то, что глядело на меня с продаваемого полотна.
Глава 4
День клонился к вечеру. Я поставила машину с запертой в багажнике картиной у ворот музея, быстрым шагом миновала надвратную часовню и оказалась на мощенном булыжником монастырском дворе. То, что, едва приехав в город, я первым делом отправилась не в гостиницу, а в местный музей, можно объяснить лишь проснувшимся во мне охотничьим азартом. Как только увидела фамилию Галлера и вспомнила его полотно «Женщина-мечта», меня осенило: он ведь жил в этом городе!
Я плохо знала его биографию. Память хранила лишь отдельные факты. Помнила, что в 1910 году Галлер окончил Строгановское училище в Москве и поступил в Петербургскую академию художеств. В 1914-м талантливый выпускник получил стипендию и ухал в Италию для совершенствования мастерства. Уезжал на три года, а задержался за границей на целых двадцать лет. После революции семнадцатого художник не решился возвратиться и остался на чужбине. Из Италии перебрался в Париж и уже через несколько лет стал знаменитостью. Галлер был действительно талантлив, его картины хорошо покупались. Причем не только частными коллекционерами, но и музеями. Точно помню, в одном из номеров «Жар-птицы» читала сообщение, что три картины Валерия Галлера куплены филиалом Лувра. Но главное было не это. В 1934 году художник вернулся из эмиграции и поселился в этом городе. Он здесь родился и вырос, так что нет ничего удивительного, что после долгих скитаний по чужбине, после многолетней ностальгии он обосновался в городе своей юности. Рассудив, что жизнь и творчество столь знаменитого земляка обязательно должны найти отражение в экспозиции местного музея, я туда и отправилась. Мной двигало вовсе не стремление подробнее познакомиться с биографией художника, с этим вполне можно подождать и до следующего дня, меня мучило желание разобраться с картиной. Уверениям мужичонки, что полотно является семейной реликвией, я ни на миг не поверила. Мало того, что он не смог дать вразумительного ответа ни на один вопрос, так невооруженным взглядом было видно: моя любознательность его пугает. А стоило ему получить деньги, как он тут же испарился. Не будь я твердо уверена, что полотно не новодел, точно бы насторожилась. Но сомнений у меня не возникло, покупку я сделала без колебаний и теперь хотела знать историю приобретенной мной картины. Я еще не решила, что буду делать с ней дальше, оставлю себе или продам, однако то, что картина с «историей» стоит значительно дороже просто картины, знает каждый торговец предметами искусства. Неизвестно почему, но коллекционеров очень привлекают произведения, за которыми тянется шлейф приключений. И вот какая странность: чем загадочнее, кровавее и скандальнее история, тем выше продажная цена. Я, конечно, не предполагала отрыть что-то необычное, но упустить возможность разузнать, с кого писался портрет, стало бы с моей стороны непростительным легкомыслием. Я понятия не имела, как долго Галлер прожил в этом городке, но тридцать четвертый и тридцать седьмой годы разделяет не такой уж большой срок.
Я стояла в зале, посвященном местным знаменитостям, и тосковала. Если не считать нескольких отпечатанных на машинке табличек с основными вехами жизни художника него портрета, больше ничего. Ни единой картины, ни единой копии. Представление о творчестве должны были дать репродукции, вырезанные из выставочных каталогов. Экспозиция имела настолько убогий вид, что глаза б на нее не глядели. И самое печальное, что среди всех этих вырезок не нашлось изображения моей картины.
Покрутившись на месте, решила, что второпях что-то пропустила, и еще раз обежала зал. Конечно, ничего не обнаружила и расстроилась еще больше.
Только сдаваться после первой же неудачи не в моих правилах, и я завертела головой в поисках смотрительницы. Она обнаружилась в дальнем углу зала на мягком диванчике. Странно, но дама не дремала, как это принято у ее коллег, а с интересом наблюдала за мной. Она хоть и пребывала уже в весьма преклонных годах, но, судя по взгляду, остроту ума не потеряла. Расплывшись в улыбке, я устремилась к ней:
– Добрый день.
– Добрый, – усмехнулась она в ответ, и в выцветших от времени глазах заплясали смешинки.
Я поняла, что в оценке не ошиблась, и приступила к делу:
– Вы давно здесь работаете?
– Всю жизнь при музее. А в чем дело?
– Да вот приехала в город и хочу ознакомиться с местными достопримечательностями. Не подскажете, что у вас особенно интересно?
– А все! Наш монастырь, к примеру, основан в конце шестнадцатого века. Таким большим влиянием пользовался, что сюда цари на паломничество приезжали. Вклады богатые делали. В середине семнадцатого века он получил значение царской резиденции. Здесь был возведен царский дворец и Троицкая церковь. Уже были в Троицкой?
– Собираюсь, – не моргнув глазом, соврала я.
– Сходите. Очень красивая церковь. На вензеля обязательно обратите внимание. Тот, что над входом, вылеплен после посещения Елизаветы Петровны. Она хоть и была дщерь Петрова, но особой гордыней не страдала, потому и инициалы свои приказала поместить на таком не бросающемся в глаза месте. А на потолке центрального придела другой вензель имеется. Приезд в монастырь Екатерины Второй им отмечен. Эта скромностью не отличалась, место выбрала видное и буквы повелела сделать большие. Еще иконостас там интересный. Пятнадцать метров высота, а ни одна деталь не повторяется.