— У меня есть всё, кроме справки из Архива Звёздного Флота, — перебила она, кладя на стол увесистую папку. — Но есть донесение командира его эскадры и…
— Без справки из Архива — заявление неполное, — клерк отодвинул папку, как мусор. — Заполняйте форму 7-Гэ. Следующий.
Её пальцы похолодели. «Стандартная тактика: бюрократический блок».
— Я могу получить эту справку здесь? В том же здании?
— Можете. В Архиве, секция «Дельта», 30-й этаж. Приём документов — с 9 до 11. Сегодня уже 11:07. Ждите завтра. И заполните форму.
В голове что-то перемкнуло. «Он что, со мной… с нами так разговаривает? Этот холоп?!» — зашипел тонкий, возмущённый голосок.
Виктория едва не дернулась. Это снова ОНА. «Если не заткнёшься, я вообще обрежу ногти под корень» — надавила она на бывшую хозяйку тела и звонкий голос сменился возмущённым сопением.
— Я требую принять заявление в порядке исключения, — голос Виктории стал низким, опасным. — Мой муж погиб, прикрывая отход…
— Все здесь погибли героями, гражданка, — клерк зевнул. — Форма 7-Гэ. Через месяц получите ответ о принятии к рассмотрению.
«Через месяц?!» — про себя возмутилась Виктория.
«Гражданка?!» — взвизгнул в голове пронзительный, истеричный голос.
Собственное отчаяние накладывалось на чуждое, барское бешенство от игнорирования сословного статуса.
«Он унизил нас! Он унизил наше имя! Да как он смеет!» — голос в голове сливался с голосом клерка, создавая невыносимую какофонию.
Давление в висках нарастало. Красная пелена застилала взгляд. Клерк что-то говорил про «очередь», его губы двигались медленно, как в дурном сне.
— …приходите за решением о начале дела через месяц…
Брошенная им фраза разбила тонкий лак её аристократичности, выпуская на свободу отчаянного капитана диверсантов.
Виктория не помнила, как её рука рванулась вперёд и вверх. Пальцы намертво вцепились в идеально отутюженные лацканы пиджака клерка. Ткань хрустнула. Хрупкая девица рывком притянула к себе гиганта, через весь стол, будто он не весил вдвое больше её. Он ахнул, глаза выкатились от неожиданности и испуга.
— Ты, — прошипела она, и в её голосе звучали уже два тембра: хриплый бас её ярости и какой-то дикий, визгливый перезвон, — слышишь меня, чернильная душа? Ты сейчас поднимешь свой зад, возьмёшь эти чёртовы бумаги, поставишь на них номер, и принесёшь мне решение о начале дела. Или я подниму такой скандал, что твои потомки до седьмого колена будут мыть сортиры на ледяных астероидах! Ты понял меня, плебей?
Последнее слово вырвалось тем самым, визгливым тоном. Оно повисло в воздухе, ядовитое и смертельное. На взгляд случайного наблюдателя это выглядело так: аристократка (пусть и с чужой планеты), оскорблённая до глубины души наглостью мелкого чиновника, вышла из себя. Для мелкого клерка это было как чёрная метка.
Он побледнел, затрясся.
— Я… я… сейчас… номер дела…
Он вырвался, попятился и буквально побежал к шкафу с печатями и открыл ящик с золочёной надписью «Дела особой категории». Через две минуты он сунул ей листок дрожащей рукой. Номер дела. Сегодняшняя дата.
Пока он метался, в её голове бушевало:
«Как ты себя ведёшь! Ты схватила плебея! Ты опозорила нас! Он теперь будет говорить, что мы — сумасшедшие!»
— Заткнись! — мысленно рявкнула Виктория, отступая в угол зала, делая вид, что изучает бумагу. — Меридан мёртв. Дом отнимают. Дети останутся на улице. А потом Скондрелы их прикончат. И единственный, кто сейчас пытается это исправить, — это Я. Если не помогаешь — просто молчи, истеричный призрак. Всё ясно!?
Внутренний голос дрогнул, захлебнулся потоком жалоб и обиды… и стих. Осталась только злая, испуганная тишина. И всепоглощающая, холодная ярость самой Виктории. Ярость, которой теперь было куда приложиться.
Она пока не знала о двадцати семи минутах, поэтому решила, что слова подействовали.
С листком в руке Виктория не пошла, поперла как танк, в сторону кабинета начальства. Никто не посмел остановить. В её глазах горел такой огонь, что даже гиганты-охранники без слов расступились перед миниатюрной фигуркой девушки и потупили глаза, словно боялись обжечься.
Она вошла в кабинет начальника Отдела приёма, не постучав.
За массивным столом сидел гигант с благородной, проседью в волосах и гербом старого, но не самого влиятельного рода Витаиспои на мундире. Аристократ.
— Вы что себе позволяете? — его голос был тихим, но в нём звенела сталь.
Виктория не ответила. Она медленно, с мертвенной чёткостью, положила на его стол листок с номером дела. Потом — свои документы: брачное свидетельство с гербом Тухонестов, грамоту Меридана с императорской печатью. Не прося — предъявляя.
— Виктория Тухонест, — произнесла она, и в голосе не было ни просьбы, ни истерики. А был приказ, нехотя замаскированный под вежливость. — Вдова капитана Меридана Тухонеста. Ваш подчинённый, — она кивнула в сторону двери, — только что попытался проигнорировать документы офицера-героя Империи и заявления его вдовы — нынешней главы рода Тухонестов. Он выдал номер лишь после очень настоятельной просьбы.
Она сделала паузу, давая ему понять, что скандал уже был, и его имя в нём уже промелькнуло.
— Теперь вам решать, — продолжила она, глядя ему прямо в глаза, не мигая. — Будет ли Мемориальный Совет Витаиспои в лице вашего отдела известен как место, где чинят препятствия семьям погибших героев? Или вы поставите резолюцию, и это останется… частным недоразумением по вине переутомлённого клерка. Полагаю, что Вы проявите уважение к чести моего мужа и моего рода и бюрократическая проволочка не стоит внимания Императорской надзорно-ревизионной палаты?
Она не угрожала. Она обозначала контуры возможного скандала. Аристократ против аристократа — это язык, который он понимал.
Начальник отдела молча смотрел то на документы, то на её лицо. Он видел не истеричку, а хладнокровного, опасного противника, который уже проделал брешь в его обороне. Рисковать репутацией и возможным вниманием свыше из-за формальности? Глупость.
Он вздохнул, достал из стола тяжёлую печать с фамильным гербом.
— В порядке исключительного уважения к заслугам покойного и рода Тухонестов.
Удар печати. Разбирательство начато.
— Отдел регистрации и выдачи охранных грамот — кабинет 701, — коротко бросил он, уже отводя взгляд, давая понять, что аудиенция окончена.
Кабинет 701. Дверь закрыта. На табличке небрежным почерком: «Ушёл. Вернусь завтра в 9:00».
Виктория остановилась перед глухой деревянной преградой. Последний рубеж. За ним — документ, который заморозит долги и спасёт дом. Перед ней — тупой, безличный, железный факт рабочего графика.
Весь день копившаяся ярость — на унижение, на гигантов, на систему, на визжащий голос в голове — наконец нашла точку приложения. Она не крикнула. Не стала звать кого-то. Она изо всех сил ударила кулаком по массивной двери.