— Ваша воля? — спросил Аргус.
— Наблюдение, — голос Ректора стал тише, но оттого каждое слово обрело вес свинцовой печати. — Пристальное, но негласное. Фиксировать каждый шаг Вейла. Особый интерес — любые перемены в повадках, речи, знаниях. Любые отсветы магии, чуждые его известному дару. Сверять с тем, как вёл себя ученик Корвин на ранней стадии одержимости. Нам нужно удостовериться, что призрак изничтожен, а не пересел в новую темницу.
— Если проявятся признаки влияния? — уточнил Вербус.
— Тогда инструмент станет отравленным клинком. И подлежит переплавке. До той поры — он в нашем арсенале. Передай Весперу, это его задача. Отчитывайтесь по факту. Двух недель должно хватить даже для столь сильного духа прошлого. Ступайте Вербус.
Вербус отвесил поклон и вышел. Дверь захлопнулась беззвучно.
В холодном пустом коридоре Вербус остановился, передал последние наставления ректора.
— Уяснил задачу, Веспер? Ты должен искать в нём отсветы прошлого носителя. Призрачные привычки, безумные ухватки, нервный блеск в глазах. Лови эти отголоски.
— Уяснил, Мастер, — кивнул Сирил, лицо его оставалось каменным. — Буду высматривать чужие черты в его лике.
Он развернулся и зашагал в сторону Склепа. В голове уже выстраивался план: участить «случайные» встречи, договориться о пересказе наблюдений с Бэллой Ситцен (та и так смотрит слишком зорко), отследить его тропы, отметить, как отзывается на речи о древних чарах…
Инструмент сработал. Но теперь предстояло удостовериться, что на лезвии не осталось дурной росы. А если осталась — тихо, без шума, переломить клинок.
Кайран Вэйл.
Слышать голос в своей голове, это нехороший знак. Я таких историй слышал всего пару-тройку раз. Но везде это была — одержимость.
В спальном блоке была тишина, все погрузились в медитацию, или сделали вид, что медитируют.
Одержимость у меня? Я считаю это временно — голод всё равно сожрёт его. Но, для начала нужно узнать, что эта сущность у меня появилась? Это явно не Корвин. Не похоже это слова парня, больше похоже на мудреца из сказок. Я вновь погрузился в себя, и снова ткнул ту Тьму, клубившуюся внутри меня.
Сконцентрировался, чтобы не было лишних мыслей, и повторил свой вопрос. Голос… старика, но всё ещё не лишённого силы. Таким я себе представлял голос мудреца, прожившего не одну сотню лет. И этот голос был мощным, будто говорящий был наделён немалым могуществом.
«Имя? Оно стёрлось. Остался лишь… отпечаток. Воспоминание о Свете, который был до того, как всё перевернули с ног на голову и назвали Тьмой Истиной. Я — то, что они не смогли перемолоть до конца. Осколок. И теперь я — в тебе».
Внутренний холод сжался, превратившись в острую, ясную точку. И из этой точки хлынуло знание. Не слова…
Образы. Вспышки.
«Бескрайнее небо, полное красок, которых теперь нет. Магия, текущая не договорами и жертвами, а… песней. Свободной как ветер.
Затем — чёрная трещина на краю реальности. Голод, идущий извне. Знакомый и вместе с этим другой. Всепоглощающий. И страх.
Решение, принятое в ужасе: лучше сковать себя, извратить, сделать магию ядовитой и жадной, но контролируемой, чем быть съеденными этой трещиной. «Катастрофа» была не несчастным случаем. Это был выбор. Жертва целого спектра, чтобы спасти хоть что-то. Чтобы построить крепость из костей и законов на краю бездны.»
И я увидел свою собственную силу — «голод» — в новом свете. Это был не случайный дефект. Это был Договор с тем, что пришло из Разлома.
«Ты — аномалия в их аномалии, — проскрипел Голос, будто растеряв свои силы. — Росток в камне. Они чувствуют это. Поэтому Ректор смотрит на тебя, как на полезный вирус. Поэтому твой „наставник“ хочет вскрыть тебя и понять механизм. Ты думаешь, ты охотишься, чтобы выжить? Ты чистишь клетку для скота, который сам себя загнал в стойло».
Холод внутри сдвинулся указывая. Не на дверь. Вглубь. Сквозь камень пола, вниз, туда, куда его тянуло раньше.
«Там. Под их „Сердцевиной“. Не их жалкий аккумулятор. Настоящий шрам. Источник их силы и их рабства. Они называют его иначе. Но это — та самая Трещина. Запечатанная, но живая. Она шепчет этим стенам. Она — причина их голода».
Мысли лихо заметались, тут же выстраивая несколько вариантов плана как всё исправить. Меня тянуло к тому, что увидел, светлый мир, наполненный всевозможными красками. А не только оттенками чёрного и серого…
И тут Голос стал жёстким, повелительным.
«Прекрати метаться, как перепуганная мышь. Твоя тактика смехотворна перед лицом того, что на самом деле происходит. Ты носишь в себе ключ. Используй его целесообразно. Корвин был слабым шагом. Но не потому, что он был „гниющей ветвью“. Потому что в нём был след их манипуляций. Ты очистил место. Теперь смотри шире. Ищи не просто „проблемы“. Ищи искажения в самой ткани их магии. Искажения, которые указывают на слабость печати, на близость к Трещине. Твой голод — не враг. Это компас. Он тянется не к силе, а к неестественности. Ищи её. Поглощай её. Каждая такая „чистка“ будет не службой им. Это будет… подкоп. Под фундамент их тюрьмы».
Голос затих, оставив после себя не пустоту, а холодную, ясную цель. Весь мир академии Морбус перевернулся в моих глазах. Я был не в школе тёмных магов. Я был в узилище для сломленного мира, а его тюремщики сами были пожизненными заключёнными, забывшими, что такое свобода.
Я поднялся с койки, покинул спальный блок, и вышел зал, там я подошёл к окну. Теперь пульсация Сердцевины казалась мне не сердцебиением, а судорожной дрожью запертого зверя.
«Хорошо, — подумал я, обращаясь к тишине внутри. — Если я ключ, то покажи, какую дверь открывать. И что лежит по ту сторону».
«Сначала — выживи. Стань незаменимым для них. Возьми их силу, их знания. А когда будешь готов… мы начнём не охоту, мальчик. Мы начнём осаду. Изнутри».
Сел в кресло, прикрыл глаза чтобы вновь увидеть то, что показал мне древний дух. Мысли роились, и я ощущал себя в некотором роде потерянным. Я представил себя на его месте.
«Он был слаб, как маг и не мог долго выдержать меня. Но он выполнял моё задание, по освобождению пленников Морбуса.»
Я открыл глаза и осмотрелся. Зал по-прежнему был пуст.
«Да, я могу с тобой разговаривать даже без медитации, и читать твои поверхностные мысли. Скажу честно — меня тоже удивляет эта возможность.»
«Ты меня слышишь?» — мысленно обратился я к нему.
«Можно и так выразиться. Так будет удобнее… Посмертно, но Корвин выполнил мою просьбу, хоть он до конца и не верил в то,