Директор чуть замялся, но всё же ответил:
— До осени найду. И повторяю: я не намерен это обсуждать с посторонними.
— Я не посторонний, я четыре года здесь отучился. И мне больно видеть, как только что пришедший всё ломает.
— Мне виднее, как поступать! — директор начал злиться, на его скулах проступили красные пятна.
— Тебе виднее? — я намеренно перешёл на «ты». — Ты уверен?
От этих слов директор растерялся. Открыл рот, закрыл, снова открыл. А я не дал ему опомниться.
— Госпожа Тианелия Морисаль потратила кучу времени, изучая ситуацию в академии, — сказал я. — И по итогу она рекомендовала уволить только директора. И больше никого госпожа проверяющая ни в чём не заподозрила. Но выходит, что новый директор лучше неё во всём разбирается, раз начал чистку так быстро. Да?
Директор побледнел.
— Мои решения не имеют никакого отношения к выводам госпожи Тианелии, — выдавил он из себя. — Это совершенно разные…
— Это ты ей будешь объяснять! — резко перебил я. — Осенью я приеду в академию и лично составлю список всех, кого ты уволил. И отправлю этот список в столицу госпоже Тианелии. И будь готов объяснить ей каждое увольнение!
Директор покраснел, у него на лбу выступили капли пота. Он явно хотел что-то сказать, возразить, но не решался. Пыхтел, сжимал кулаки, кусал губы. Наконец не выдержал и сорвался на крик:
— На каком основании вы со мной так разговариваете⁈
— Потому что могу, — спокойно ответил я.
И тут у этого хлыща словно заряд кончился. Он как-то сразу поник, осел в кресле, плечи опустились. Ненадолго хватило запала, испугался окончательно. Осталось ещё немного додавить для закрепления результата.
— И секретарше своей выпиши премию, — добавил я. — Сто золотых риалов.
— За что? — воскликнул директор и вытаращил глаза.
— В качестве компенсации за пережитое.
— Нет, — он замотал головой. — Я не могу так тратить деньги академии.
— А вот здесь одобряю, — сказал я. — Деньги академии на это тратить не надо, академия не виновата, что ты себя так повёл. Заплатишь из своих.
— Это как? — совсем уж растерялся директор.
— Да как хочешь: можешь монетами, можешь ассигнациями, но она должна получить компенсацию в размере этой суммы. И это не обсуждается, это я тоже проверю.
— Да как вы смеете⁈ — в голосе директора снова прозвучало что-то похожее на возмущение, но в этот раз совсем слабое, неуверенное.
— Легко, — ответил я. — Впрочем, есть ещё вариант: я сейчас выйду и попрошу её написать на тебя жалобу. И лично отвезу эту жалобу в столицу. И премию ей выдаст уже новый директор. Хочешь?
— Вы меня шантажируете!
— Я тебя жизни учу. Если секретарь не получит сто золотых и если хоть кто-то будет уволен без причины, этой академии потребуется новый руководитель. Обещаю!
Директор буравил меня ненавидящим взглядом, но молчал, не рисковал возражать. Однозначно отличник-выскочка. Родственничек уже бы скандалил, угрожал связями, звал охрану, а этот молчит. Понимает, что со связями у него не очень, а те, что есть, по мелочам лучше не напрягать.
— Тогда прощаемся до осени, — сказал я, забирая со стола визитку Тины. — Надеюсь, к моему приезду никто не будет уволен просто так. Иначе мы продолжим этот разговор, но уже в присутствии представителей Имперского департамента образования.
Я развернулся и вышел из кабинета. В приёмной секретарша всё ещё сидела за столом, комкая платок. Глаза у неё были красные, но слёзы уже высохли.
— Всё будет хорошо, — сказал я ей. — Директор пошутил, как я и предполагал.
Девушка робко улыбнулась, а я подмигнул ей и покинул приёмную.
Шагая по гулкому коридору административного корпуса, я снова подумал о регенерации. Не давала покоя мне эта мысль, но оно и понятно: такая способность, если она осталась, меняла многое. Можно было не бояться ран, не тратиться на лекарей, рисковать там, где раньше и думать бы о риске не стал. Если, конечно, регенерация справляется с серьёзными повреждениями, а не только с царапинами. Хотя то, как мне располосовал бок зелёный, царапиной было не назвать.
Не терпелось проверить, и я решил, что сделаю это прямо сейчас — времени было предостаточно. Выйдя из корпуса, я направился в парк академии. Нашёл там укромное местечко — скамейку под раскидистым дубом, скрытую от посторонних глаз густыми кустами. Присел, огляделся. Никого. Только птицы щебетали в ветвях.
Я достал меч. Посмотрел на лезвие, потом на своё предплечье. Сделал глубокий вдох и, слегка при этом нервничая, провёл лезвием по руке. Неглубоко, буквально кожу разрезал.
Первое, что я заметил: не было больно. Неприятно — да. Было понимание, что наносишь себе рану, и организм на это реагировал, но боль была слабой, притуплённой, словно кто-то заранее обезболил это место. Неплохо. Полное равнодушие к боли — штука не очень хорошая, с ней можно и не заметить, серьёзную рану. А вот так, как сейчас — просто идеально.
Тем временем на коже выступила кровь и потекла по руке. Я смотрел на порез, затаив дыхание, и… увидел, как рана прямо на глазах начинает затягиваться. Края пореза дрогнули, шевельнулись, поползли навстречу друг другу. Кровь свернулась, образовав тонкую корочку, которая тут же отвалилась, обнажив свежую розовую кожу. Через несколько секунд от раны не осталось и следа — только тонкая светлая полоска, которая бледнела прямо у меня на глазах.
Я смотрел на это как на невероятное чудо. И это при том, что я находился в магическом мире и уже каких только чудес не повидал: разломы, твари, боевая магия, целительство, парящие замки. Но ко всему этому я худо-бедно привык, а вот такая регенерация собственного тела производила совсем другое впечатление. Возможно, даже не сама способность, а ощущение, что она теперь у меня есть.
Недолго думая я нанёс ещё один порез, на этот раз глубокий — чуть ли не до кости. Нужно было проверить предел, а если что, то Таливир поможет. Лезвие вошло в плоть, и вот теперь было почти больно. Кровь хлынула потоком, заливая руку, капая на землю, но почти сразу же я заметил, как её течение замедляется,