– Все равно.
– Тогда недалеко. Пройдемся, ладно?
Мы пошли пешком вдоль тротуара, заглядывая в витрины. Лето раскрасило город в веселые зеленые цвета, и навстречу нам шли удивительно счастливые улыбающиеся люди. Все начиналось сначала. Как хорошо, что это еще возможно!
Мы нашли маленький уютный ресторанчик и выбрали столик у окна.
– Лучше не здесь, – вдруг сказала Марина и поднялась.
– Ты чего-то боишься? – не понял я и на всякий случай, выглянул на улицу.
– Здесь кондиционер, – коротко ответила она. И напомнила. – Ты быстро простужаешься.
Я растерялся от неожиданной заботы и пошел за Мариной к столу, стоявшему в отдалении от холодного напора воздуха.
Мы уселись, и официантка принесла меню.
– Выбери сам, – попросила Марина, отодвигая папку.
– Хорошо.
Я сделал заказ и официантка, кивнув головой, удалилась. Еще некоторое время мы молчали, рассматривая друг друга.
– Ты похудел.
– Ты тоже.
Марина опустила глаза и принялась постукивать тупым концом ножа по столу.
– А как тебе понравился Сергей?
Я пил воду и чуть не поперхнулся то неожиданности. Торопливо поставил стакан, выхватил платок и приложил его к губам. Осторожно откашлялся и заметил:
– Не думал, что он тебе расскажет...
– Он и не рассказал, – подтвердила Марина. – Ты просто плохо его знаешь. Вера мне сообщила, что приходил незнакомый мужчина, и довольно красочно тебя описала. Ты ей понравился.
– А-а-а...
– Да. И потом, фотографии в моей комнате стояли не так, как обычно.
– А-а-а, – снова протянул я, не зная, что сказать.
Официантка принесла салат с креветками, расставила тарелки и удалилась.
Марина начала ковырять вилкой в своей тарелке.
– Кто он тебе? – спросил я.
Марина положила вилку.
– Извини, – спохватился я, – лучше после обеда...
– Ничего, – тихо ответила она. – Чем скорее, тем лучше. Ты спрашивай, а то мне самой трудно об этом говорить. Сергей мой опекун. Неофициальный.
– Понятно. А почему не оформили опекунство?
– Сергей не женат, – сухо пояснила Марина, глядя в пространство. – Он инвалид с детства. Официальные доходы – кошкины слезы. Ты наши законы знаешь.
Я кивнул, опустил голову и начал ковыряться в креветках. Мне очень хотелось есть, но еще больше хотелось узнать, наконец, всю правду, и я решительно отставил тарелку.
– Как вы познакомились?
– В подъезде.
– Что ты там делала?
Марина тоже отодвинула тарелку и посмотрела мне прямо в глаза. Их выражение стало жестким и недоверчивым, как раньше.
– Я там ночевала.
– Что? – не понял я.
– Ночевала, говорю, в подъезде, – отчетливо повторила Марина.
– Почему? – поразился я. – Убежала из дома? Поссорилась с родителями?
– У меня не было дома и не было родителей, – ответила Марина, почти не понижая голос. Я невольно оглянулся, и она нервно и коротко рассмеялась. – Да ладно! Мне уже все равно. Я была беспризорной.
Я взялся рукой за лоб и оперся локтем на стол.
– Мне было одиннадцать лет, – продолжала Маринка безжалостно. – Только не спрашивай, кто мои родители и где они. Этого я даже Сергею не позволяю.
«Даже»! – полоснуло меня, но я промолчал.
– Сергей меня сначала просто подкармливал. Как собаку или кошку. Выносил бутерброды по вечерам. Он по вечерам гулять выходил, – объяснила Маринка все тем же неестественно ровным голосом и ненадолго замолчала. Я боялся спрашивать, боялся даже дышать. Такого поворота я не ожидал. – Потом я осмелела, стала к нему в квартиру стучаться. Сама. Он, ничего, пускал... Только деньги сначала прятал. Я у него как-то раз двадцать долларов утащила.
Она снова рассмеялась отрывистым истеричным смехом, и я быстро накрыл ее руку своей.
– Если ты будешь меня жалеть, я встану и уйду, – ровно предупредила Марина, и я понял, что она изо всех сил сдерживает слезы. – Я не могу, когда меня жалеют. Лучше пускай ненавидят или считают лживой сукой. Батюшка говорит, есть такой грех. Гордыня. Велел каяться.
Она отвернулась к окну, и я осмелился посмотреть на нее. Сухие, Стеклянные глаза, лихорадочный румянец на щеках... Господи, если бы я только знал это раньше!
– Забавно, да? – вдруг спросила Марина задумчиво. – Раньше мне не приходило в голову себя жалеть. Когда по улице бегала, как собака. А сейчас – обрыдаться готова. С чего, казалось бы? Все есть, и еще немного сверх того...
Я молчал и только гладил ее руку.
– Просто я стала образованным человеком.
Она со злостью рассмеялась.
– Теперь я понимаю: то, что со мной было, это плохо и достойно жалости. А тогда не понимала. И была в сто раз счастливее.
– Как ты закончила школу? – спросил я торопливо, почувствовав, что она на пределе.
– Никак. Я туда не ходила. Сережа нанял репетиторов по основным предметам. Выяснилось, что мне легко дается английский... Нажали на него. А аттестат просто купили перед поступлением в институт.
Она посмотрела на меня и вдруг улыбнулась.
– У меня нет даже самых примитивных знаний по химии, физике, биологии, анатомии... в общем, почти по всем школьным дисциплинам, кроме основных. Русский, литература, история – мои единственные коньки.
– Ничего, – ответил я спокойно. – Я тоже мало что помню из программы. На мой взгляд, ты и без школьных предметов чересчур умная.
– Естественно. Горе оно только от ума и бывает, вспомни Грибоедова... Ладно, не будем отвлекаться. Спрашивай, а то второй раз я не смогу через это пройти.
Но тут появилась официантка и принесла горячую форель, запеченную в гриле под шубой. Я принюхался. Запах был упоительный.
– Давай поедим, – предложил я. Хотел сказать, что заодно и успокоимся, и не сказал. На всякий случай.
Несколько минул мы в молчании поглощали обед. Все было очень вкусным и свежим, а я так соскучился по нормальным человеческим радостям за прошедший месяц, что возвращение даже одной из них воспринимал с энтузиазмом. Все образуется. Нужно только постараться исправить ошибки, которые она... Нет, которые мы вместе понаделали. Разве это трудно?
Немного поковыряв горячее, Маринка отодвинула от себя тарелку и тихо сказала:
– Больше не могу...
– У тебя сужение желудка. Нельзя так к себе относиться... Ладно, все, все, – торопливо поправился я, заметив ее выразительно расширенные глаза. – Но я теперь сам буду следить за твоим здоровьем.
Марина