— Так это она к тебе ходит? — спросил Георгий Иванович.
— Подкармливаю убогую.
— Добрая ты. Пусть всегда к нам ходит. А еще как люди живут?
— Одной я сама пропитание ношу. Одинокая старушка, и паралич ее разбил. От второй горемычной глухонемой мальчонка с кривоногой сестренкой приходят. Опять-таки к нам. Другие не подадут — самих голод с ног валит. А салотопы жадны.
Тут Екатерина Николаевна зябко передернулась.
— Днями я одну их девушку пользовала. В корчагу с кипящим салом ее повело. Едва товарки подхватили. Но руки обварила, и на лицо ей брызнуло. Не мудрено голове закружиться. И смрад, и жар там…
Вспомнилась Георгию Ивановичу мрачная поговорка: «От сумы да от тюрьмы не отказываются». Подумал: «И с нами всякое может случиться». Вновь пересчитал свой достаток. Поубавился он. Посчитал, что и из-за чего. На крест Полине, на молебен, на сватовство, венчание, свадьбу, на переезд. Но, поубавившись, вроде бы пошло без убытков.
«Дал бы бог сына, — замечтал Георгий Иванович. — Выдюжил бы!»
Сын родился. Голубоглазый, рыжеватый, крепенький на удивление. Назвали его Васей.
И хотя были еще затраты (пришлось выдать приданое сестрам Александры Матвеевны: одна вышла за лесника, другая — за портного), тетешкая сына, Георгий Иванович возражал всяким там спорщикам и советчикам: «Выдюжим! Сами выдюжим!»
Машурка-растеряшка
Сын во всем удался в отца. Как когда-то Гоша, Васятка стал быстро набирать рост, силу и хватку в работе. Окончательно утвердился Георгий Иванович в мысли: «Теперь выдюжим!». А тут и помощницы пошли нарождаться одна за другой: Оля, Маша, Клавдя, Паня… Всего девять детей было у Александры Матвеевны, но четверо поумирали в младенчестве. Что поделаешь? Бог дал — бог и взял.
Те, что выросли, наверное, впервые в роду Голиковых росли в тепле и сытости. Правда, было в доме простудное место, как ни дивно — кухня. Не понравилась Георгию Ивановичу плита в ней, и сложил он вместо нее громадную русскую печь. Пышущее жаром жерло ее выходило к дверям. А сени были холодными, двери не обиты. Просила зятя Екатерина Николаевна утеплить вход, но никак не доходили руки хозяина до этого. Да и пустяком считал он сквозняки всякие…
Итак, детей было пятеро.
Глазами всех пятерых на историю глянуть — лишь запутаться. Так не будем же «растекаться мыслью по древу». Выберем из пяти среднюю по годам, Машеньку, или, как называл ее брат, а за ним и все близкие, Машурку и, взяв ее в главные попутчицы, двинемся вперед по скромному этому повествованию.
У Георгия Ивановича была тетрадь, куда он записывал основные семейные события. Хранилась тетрадь в шкафу под иконостасом. Появилась в ней и такая запись:
«В одна тысяча восемьсот восемьдесят втором году, десятого февраля, в уездном городе Сызрани родилась у нас дочь Мария».
Поначалу думали: «Растет Машурка робкой не в меру, бестолковой растеряшкой». Поводов для такого мнения Машурка понадавала.
Вышла Машурка за ворота, а в улицу гурт овец с поля входит. Впереди шествует козел-предводитель. Другие дети шмыг по дворам! А у Машурки ноги приросли к земле. Козлу такое непочтение не понравилось, свернул со средины улицы, боднул Машурку. Она упала, лежит, как неживая. Козел в забаву еще и покатал ее по траве. Выбежала Александра Матвеевна, протянула козла меж рогов хворостиной, подхватила Машурку, занесла во двор. Вот лишь тогда Машурка дала реву на всю улицу.
…Бабушка просит:
— Сходи, Машурка, к соседям…
Не договорила, зачем сходи, а исполнительная Машурка уже за дверью. Прибежала к соседям. Запыхалась.
— Здравствуйте…
А что дальше сказать, не знает. Постояла — да и ходу к себе. Забилась в угол, слушает, как заливается смехом вся семья.
…В другой раз посылает бабушка Машурку за тестом в пекарню. Крепко держит Машурка в кулаке уголок салфетки для теста — в уголке копейки завязаны. Путь до пекарни короткий, но на одном углу грозный гусак шипит. На другом — огромный черный, с белыми усами пес сидит. Откуда знать Машурке, что он злой, лишь когда к цепи привязан, а без нее он сам всех боится? Вот и идет она в обход опасностей. Неподалеку от пекарни на лавке у калитки сидела девочка и держала диковинную глазастую и ушастую птицу.
— Ой, кто это? — спросила Машурка.
— Филин. Мамка меня с ним из дома прогнала.
— A ты мне его отдашь? — Машурке так понравился филин с первого взгляда, что она даже задрожала вся, боясь отказа.
— Бери.
— Я сейчас. Подожди!
Машурка стремглав кинулась в пекарню, отдала деньги, выбежала к девочке и, запеленав филина в салфетку, забыв о гусаке и собаке, помчалась домой.
— Принесла? — спросила бабушка.
— Вот, — протянула ей Машурка филина и только тут вспомнила про тесто. Уж и смеялась вся семья. Машурка плакала за свою виноватость.
Дело кончилось благополучно. Тесто прислали с пекаренком. А филин, позабавив детей, отправился с Георгием Ивановичем в лес, на волю.
В лесу
Машурке тоже в лес захотелось, но отцу с ней там возиться было некогда, а брат Вася учился в четырехклассном училище.
— Жди, когда у Васи будут каникулы, — сказала мама.
Дождалась Машурка Васиных каникул. И вот Вася готовится ехать к отцу в лес. На утро будит бабушка Машурку чуть свет. Поставит ее на ноги, она — бух! поперек кровати. Бабушка — снова ее на ноги. Машурка — хлоп! на колени и головой под подушку. Бабушка знает: не добудись — реву будет…
— В лес, Машурка! Понимаешь? В лес!
Машурка встряхнулась — и кубарем в одной ночнушке на двор и в телегу. А Вася Сынка лишь из конюшни выводит.
— Неумытых в лес не везу! — грозит.
Машурка — к умывальнику. Умылась и только тогда проснулась по-настоящему, оделась, платочком повязалась, торбочку с завтраком — через плечо. И стала готова в дальний путь. Бабушка отворила ворота.
— С богом!
Пошагал Сынок. Околица близко, и еще солнце не показалось, Машурка кричит:
— До свидания, Сызрань!
Приближается мельница. Машурка ей:
— Здравствуй, мельница!
Из-за мельницы солнце поднимается.
— Здравствуй, солнце!
Тут привычные Машурке бахчи и огороды сменились полями.
— Вася, что это?
— Вот то — просо. А