Погрузившись в свои мысли, он не заметил, как пролетело время пути от Этампа до Фонтенбло. Доехав до центра, машина притормозила у ворот. Эдмон Шоле, сопровождавший последних ольфакторов – участников генеральной ассамблеи, сделал знак водителю Элиаса заглушить мотор. Пока Элиас вылезал из автомобиля, Эдмон, подойдя, забрал у него мобильник, выданный фирмой. Вытаскивая из аппарата сим-карту, он спокойно объяснил Элиасу, что доступ в парк ему отныне запрещен, и в нескольких словах обрисовал молодому человеку сложившуюся ситуацию:
– Большинство практикующих ольфакторов проголосовало за закрытие филиала в Мане. Соответственно ликвидирована и ваша позиция. Необходимость в вашей стажировке отпала. Вы больше не работаете на «Фрагранцию».
У молодого человека неудержимо закружилась голова. Ноги ослабли, будто не вынеся его веса. Он зашатался и был вынужден опереться о крышу машины, чтобы не упасть. Слова Шоле звучали издалека, как сквозь вату. Элиас задыхался. В глазах у него потемнело. А потом наступила пустота.
Мгновением позже водитель уже плескал воду из бутылки ему в лицо. Элиас лежал навзничь на гравии с задранными кверху ногами. Он попытался было подняться, но ему помешала дурнота. Так что вместо этого пришлось повернуться на бок и изрыгнуть зеленоватую желчь. Шоле взирал на него с высоты своего роста. Его оскорбляло это зрелище, он презирал любые выставленные напоказ переживания. Но самое серьезное оскорбление было, разумеется, нанесено ему в тот день, когда сей жалкий ассистентишка оттолкнул его протянутую руку. А этого Шоле простить не мог. Он нагнулся над Элиасом и прошептал:
– Я ведь вас предупреждал, что, в отличие от виверры, вы пожалеете о том, что не полезли в клетку.
36
У него мгновенно отняли буквально все. Его стремления, его мечты, его надежды. Однако ни криков, ни слез не было. Да и откуда им взяться, если вот уже две недели Элиас пребывал в глубокой летаргии. Время от времени мысль, что он работал столько лет лишь для того, чтобы его вышвырнули вон перед самым посвящением, вызывала, правда, судорогу боли, но, не считая этого, электрокардиограмма показывала ровную линию. Такую же, как и его будничное существование. Ман и его запах большого города, затерянного в сельской местности, ничуть не переменились с момента, когда он их покинул. Зеленой свежести полей по-прежнему приходилось всячески ухищряться, чтобы пробиться сквозь выхлопные газы и асфальт.
Единственные перемены произошли в двухэтажной квартире в квартале Болле, где Элиас спал теперь на диване в ожидании, пока сможет перебраться обратно в свою комнату. Адам (сосед и второй квартиросъемщик) за время отсутствия Элиаса превратил его жилище в собственный кабинет. Зачем? Адам и сам не знал. Он, безусловно, был последним человеком на земле, которому мог бы понадобиться кабинет. Но это доставило удовольствие его отцу, то есть владельцу квартиры. Обзавестись рабочим кабинетом само по себе означало пустить корни в деловом мире. Элиас же покорно ждал возвращения в свое обиталище и, не жалуясь, спал в гостиной. Текли дни, неотличимые друг от друга. Время уходило. Тоска следовала за ним по пятам. Плыть по ее волнам в собственной душе стало его единственным развлечением. Будущее теперь представлялось ему столь же сомнительным, сколь и темным.
Каждый день около трех часов пополудни молодой человек в попытке побороть ржавчину и некроз суставов отправлялся на пешую прогулку. И она, словно бы уподобляясь пути паломника, непременно заканчивалась у здания филиала. Закрытого, но еще нетронутого. Целых две недели он пытался связаться с Аленом по домашнему телефону. И всякий раз попадал на автоответчик. Мобильник Элиаса стал естественным продолжением его существа. Мобильник и лицейский рюкзак. Собираясь побродить, он запихивал туда все, что попадало под руку. Бутылку с водой, зерновые батончики, рекламные листовки, подобранные по дороге. Накануне, проходя мимо парфюмерного магазинчика, к которому он питал слабость, Элиас увидел в витрине объявление, что требуется продавец. Сам факт, что он всерьез задумался о таком, болезненно его ранил. Но что еще ему оставалось, с его-то подготовкой? Ароматерапия? На этот раз настоящая? Он точно шпион, который, отбросив прошлую жизнь, полностью принимает свое прикрытие. В любом случае он будет работать с запахами. Без них он бы и дня не прожил. Несмотря на оцепенение, они сопровождали его повсюду. Вот только теперь он не уделял им того внимания, какого они были достойны. Вроде старых друзей, про которых думаешь, что они никуда уже не денутся, а потому по-настоящему о них не заботишься.
Не отводя глаз от витрины, он снова перебрал в уме все, что пришлось пережить. Полицейское расследование, атмосфера рушащегося подвала, виверра, ночной клуб, проникновение со взломом, допрос, Нора. Сердце у него сжалось. Вызревшая злость на молодую женщину отчасти и была причиной его теперешней летаргии. Она использовала его, а потом подло бросила. Нора дважды звонила ему – первый раз в день увольнения и потом наутро. Он не ответил. Не было ни сил, ни желания. В конце концов Нора прислала ему сообщение, где подробно объяснила, как развивалась ситуация. С того момента, когда его кандидатура была предложена «Фрагранции», и до дня генеральной ассамблеи. Она особо напирала на стечение обстоятельств, а также на достоинства Элиаса и на его талант как ученика ольфактора. Это ее описание событий смердело недовольством и незавершенностью. «Я постараюсь поговорить о тебе с Корнелией, но не могу ничего обещать». Заключительная фраза идеально резюмировала то, что переживал сейчас Элиас. Это самое «но» заключало в себе мир, в котором он сейчас очутился. Мир ожидания и разочарования. Мир вялый и серый.
В этот день, дойдя до приговоренного филиала, Элиас почувствовал, как завибрировал его мобильник. Сердце замерло. Две недели ожидания вот-вот подойдут к концу. Он поспешил ответить. Ложная тревога. Всего лишь Адам, просивший об услуге. Сосед в очередной раз уверился, что у него серьезный недуг, но вот ведь невезуха, все лекарства от болезни, которую он сам себе диагностировал, оказались просроченными. Не мог бы Элиас на обратной дороге заскочить в аптеку? Управляющий был уже предупрежден и внес заказ на счет Адама.
Зайдя к фармацевту, Элиас, скрупулезно следуя списку Адама, забрал десяток коробочек, запихнул их в свой верный рюкзак и отправился домой. В комнате Адама царил полумрак. Мнимый больной уже ждал его. Выглядел он, как патриарх, сознающий, что близятся его последние мгновения, и решивший поэтому собрать у одра своих правнуков: раскинулся в глубине ложа и громко