Мне хотелось произнести эти слова уверенно, но вышло отчаянно.
Филип выпрямился.
– Я верю вам. Вы ни при чем. Это я виноват.
– Что? – заморгала я.
– Это я ввел Мире лишнюю дозу.
– Морфина?
Я прижала руку к груди. Сердце колотилось о ребра. Все это время я старалась с ним не пересекаться, думая, что он винит меня!
Он кивнул.
– Она умоляла сделать ей еще укол. Ей было так больно. Я не мог этого вынести.
Я часто задышала. Филип только что признался в преступлении.
– Так это вы ее убили? – Мой голос упал до шепота.
– Ненамеренно, – вздохнул он. – Это… Я не знал. – Он поднялся с дивана.
И принялся ходить по комнате взад-вперед, схватившись за голову. Потом обернулся ко мне.
– Я не знал, что она беременна, мисс Фальстафф. Я не мог ничего заметить… В любом случае она не хотела ставить меня в известность. И я был не в курсе вплоть до выкидыша. Знай я, то никогда бы… не позволил ей… забеременеть.
Ни один человек из всех, с кем я познакомилась в Европе, включая Петру, не осмелился бы не позволить чего-то Мире.
– Она была со многими, мисс Фальстафф. Надеюсь, я вас не шокирую.
– Нисколько.
– Мы заключили соглашение, и все получилось… получалось. Я был очень привязан к ней, а она ко мне. – Он помолчал. – Она знала, что я поддержу ее, несмотря ни на что. Но к одному человеку она все время возвращалась. К своему бывшему учителю из Флоренции. Паоло. Вы, наверно, с ним виделись. Она была его ученицей… во многих смыслах. Под его руководством стала писать намного лучше. Но когда она под носом у матери закрутила с ним интрижку, разразилась катастрофа. Из-за Паоло Мира постоянно влипала в неприятности. Он нарочно ее в них вовлекал. Вбил клин между Мирой и ее матерью. Постоянно лгал ей. Обещал, что всегда будет заботиться о ней. Что готов ехать за ней на край света. И ничего из этого не сделал. Она бросила писать. Не могла жить. Потом забеременела. А он не хотел иметь с этим ничего общего. Тогда она прибежала ко мне и попросила помочь ей. И я помог. – Он посмотрел на меня и пожал плечами. – У меня есть медицинское образование. Но в процессе операции возникли осложнения…
Я насторожилась. Паоло говорил, что Мира уже была беременна, но не упоминал, что от него. А Филип утверждал, что это был его ребенок. Еще он не сказал, что обещал Мире быть с ней до конца жизни, чего определенно не собирался делать. Мира лгала. Паоло лгал. Лгал и Филип, вернее, умалчивал о многом.
– Она обещала, что будет осторожна. Недавно она поехала в Милан, сказала, что на выставку, и я ей поверил. Она не упоминала, что будет встречаться с Паоло. Знала, мне это не понравится. Мира призналась во всем, только когда я привез ее в больницу с кровотечением. Я растерялся. Готов был наорать на нее. О чем она только думала? После того случая ей опасно было беременеть. Она сказала, что сделала это ради денег, что они ей заплатят. Иначе она ни за что бы не допустила беременности. С тех пор как Мира разругалась с Жозефиной, мы вечно была на мели, но всегда в итоге выкручивались.
Вот еще о чем Мира никогда со мной не говорила – о деньгах. Рассказывала, кто какую картину купил, изображала пузатых богачей в модных пенсне. Я поняла, что она не так уж богата, только когда мы с Амитом подслушали тот разговор у Сингхов. И Петра, и Джо говорили, что не раз одалживали ей деньги и не надеялись получить их назад.
Филип сел, поставил локти на колени и уперся взглядом в коврик на полу.
– Она должна была быстро оправиться после выкидыша в больнице. Ей кололи морфин в качестве обезболивающего, и это помогало. Но постепенно боль вернулась. Я подозревал, что она не признается, как ей худо, чтобы быстрее вернуться домой и заняться живописью. Сообщил об этом доктору Холбруку, но тот считал, что у Миры либо гастрит, либо что-то нейропатическое. И увеличил ей дозу морфина. В тот последний день я пришел к ней, после того как вы вышли, и увидел, что ей трудно дышать. Она сказала, что умирает. Я велел ей не глупить, она ведь в больнице, врачи следят за ее состоянием. Через несколько минут она задышала нормально, расслабилась. Но потом ее снова скрутило спазмом, и она стала умолять вколоть ей еще морфина. Сначала я отказывался. Но смотреть, как она мучается, было невозможно. Тогда я взял с тумбочки возле кровати пустой шприц и сделал ей укол. – Он беспомощно посмотрел на меня. – Я не знал, что вы уже давали ей лекарство перед тем, как вышли из палаты.
Его ресницы слиплись от слез. Он повесил голову, и они закапали на ковер.
– А я… Я что, оставила морфин на виду?
Мне нужно было знать. Хоть я и без того была уверена, что не делала этого.
– Нет. – Он, вспыхнув, взглянул на меня. – Я как-то слышал, как медсестры шутили про вашу аптеку. Там было пусто, и я взял пузырек сам. Я… Простите.
Я сидела как оглушенная. Мира действительно умерла из-за передозировки морфина, но не я была в этом виновата. Исповедь Филипа должна была принести мне облегчение. Но я ощущала лишь пустоту внутри. И жалость к Филипу Бартошу, который до конца жизни будет нести груз вины. Я знала, что не расскажу Амиту и старшей сестре того, что услышала от Филипа. Мира бы этого не хотела. Он ведь, как выразился Паоло, был ее спасителем. Жозефина, Петра и Паоло знали о ней лишь то, что она выбирала им сообщить. Я тоже. Мира заставила меня думать, что они с Петрой близкие подруги, хотя сама все время ее отталкивала. Жозефину она описывала как ее преданного агента, хотя та еще несколько лет назад ее выгнала. Она восхищалась Паоло, а тот только и делал, что разочаровывал ее. Лишь про Филипа она никогда ничего не сочиняла. Он охранял ее. Она от него зависела.
Почему-то, несмотря на все, что я узнала о Мире в Европе, о том, как часто она лгала, пренебрегала людьми, предавала и оскорбляла близких, все равно она оставалась для меня просто девушкой, которая любила искусство, книги и музыку и рисовала более великие вещи, чем сама, чем любой из нас. Она была не так уверена в себе, как я полагала, как хотела думать. Мне нужна была героиня,