Вот о чем я думала, Добби… Я была с тобой груба. Я выругала тебя, потому что ты прыгнул грязными мокрыми лапами на мою любимую пижаму и испортил ее… и испачкал мои новые тапочки. Я шлепнула тебя, потому что ты стащил со стола скатерть и разбил пару кофейных чашек из набора. Я прикрикнула на тебя, потому что ты уволок на пол мою одежду.
И за завтраком я нашла, к чему придраться. Ты разбрасывал еду… ты глотал ее слишком торопливо… Я разозлилась, когда позвала тебя, а ты заигрался с Кингом и не обратил внимания.
И снова, и снова… к вечеру, когда я въезжала во двор, я увидела, что ты роешь яму на моей любимой клумбе – и вырыл уже порядочную. Если бы тебе пришлось вскапывать, покупать семена, сажать, тебе тоже было бы обидно… но все же – почему я так мелочна по поводу таких мелочей…
Помнишь, чуть позже, я сидела на крыльце, любуясь на восходящую луну, и ты подошел – мягко, робко, и в твоем взгляде была обида и испуг? Я повернулась к тебе нетерпеливо, предупреждая вторжение, и ты замешкался у двери. «Что тебе еще?» рявкнула я.
Ты посмотрел на меня грустно, потом повернулся, подбежал, прыгнул ко мне на колени и уткнулся холодным носом в мои руки – с такой любовью, какую только Господь, благой ко всем своим живым созданиям, мог заронить в твоем сердце, и которую никакое пренебрежение не способно избыть. И тут же исчез, пошлепал в мою комнату и забрался на ночь в корзинку.
Так вот, Добби, вскоре после этого книга выпала из моих рук, и меня одолел липкий, неотступный страх. Я вдруг увидела себя со стороны, во всем своем себялюбии, и ужаснулась.
Что я позволила привычке сотворить с собой? Привычке жаловаться, выискивать грехи, порицать. Все, чем я вознаграждала тебя за то, что ты был собой – маленьким псом. Я не то чтобы не любила тебя – я слишком многого от тебя требовала. А в твоей крохотной собачьей сущности было так много добра и красоты. Добби, ты не заслужил от меня такого обращения. Твое маленькое сердце – больше, чем закат над пустынными холмами. Ты доказал это, когда оно побудило тебя внезапно подбежать ко мне и поцеловать на ночь.
Все остальное сейчас неважно. Я пришла в темноте к твоей постели и встала перед ней на колени, задыхаясь от стыда. Это слабое раскаяние. Я знаю, что ты ничего не поймешь, но я обязана это сказать. Я обещаю, что с завтрашнего дня я буду тебе настоящим другом – и более терпеливым. Когда из меня станут рваться раздраженные слова, я прикушу язык и скажу – как будто выполняя ритуал – «Он всего лишь маленькая собачка».
Боюсь, я вообразила, что ты – небольшой человек. Сейчас, когда я смотрю на тебя, усталого, свернувшегося в своей корзинке, я вижу, что ты еще младенец.
Милый мой Добби, на коленях, покаянно я целую твои завитки на лбу – если бы не боялась тебя разбудить, то схватила бы сейчас и крепко прижала к груди.
Приходят слезы, боль в сердце и раскаяние, и любовь, глубже и богаче прежней – как та, с которой ты пришел поцеловать меня на крыльце!
18
Навел их на верный след
Президент США Франклин Делано Рузвельт умер 12 апреля 1945 года вследствие кровоизлияния в мозг в возрасте 63 лет. Проведя в Белом доме 12 лет, Рузвельт был только что переизбран на четвертый срок – единственный, кому это удалось; за это время он провел страну через Великую депрессию и Вторую Мировую. Выражения соболезнования поступали со всех уголков земного шара, и одно из них оказалось адресовано любимому скотчтерьеру Рузвельта по имени Фала, который за время пребывания хозяина на посту президента приобрел некоторую известность. Написано оно было знаменитым комиком Бобом Хоупом, прикрывшимся собачьим псевдонимом Фидо, и многие газеты того времени его перепечатали. Фала остался жить со вдовой Рузвельта Элеанор и умер в 1952 году. Его могила находится рядом с могилой хозяйки.
Боб Хоуп – Фала Рузвельту
21 апреля 1945 г.
21 апреля 1945 г.
Дорогой Фала,
Ты, вероятно, меня не помнишь. Но мы знакомы еще с щенячьих дней – в самом деле, свою первую кость мы грызли вместе. В этом письме я хотел бы говорить за всех собак мира, поскольку все мы глубоко скорбим о смерти твоего хозяина. Твоя личная потеря задела нас всех. Тебе не хуже меня известно, что собачья жизнь – не рай. Но собачья жизнь – для собак. Люди не должны лезть на нашу территорию. Но в последнее время много мужчин и женщин и детей жили собачьей жизнью, и твой хозяин был одним из тех, которому не нравилось такое. Поэтому мы его и уважали – он хотел, чтобы люди занимали положенное им место. И не только хотел, но и действовал. Он строил планы, и его планы исполнялись, потому что люди во всем мире чувствовали за ними его честность и искренность. Другими словами, он заставил многих людей прозреть или, если по-нашему, навел их на верный след. Надеюсь, теперь они продолжат по нему идти и разберутся в остальном сами, хотя и без его личного участия, к сожалению.
19
Миленький мой песик
Французский романист Марсель Пруст встретил композитора Рейнальдо Хана в 1894 году. Они моментально нашли общий язык на почве общей любви к литературе и музыке, и их дружба вскоре приобрела черты романтического увлечения. Они часто писали друг другу – причем Пруст как правило в нарочито детской манере, в полной противоположности к языку грандиозного произведения, над которым в то время работал, «В поисках утерянного времени». В 1911 году Хан купил в Версале черного щенка бассета и назвал его в честь вавилонского философа, героя романа Вольтера «Задиг, или Судьба». Через несколько месяцев после этого события Пруст написал письмо, адресованное четвероногому любимцу.
Марсель Пруст – Задигу
После 3 ноября 1911 г.
Мой милый Задиг!
Я люблю тебя, потому