Мои кошки, мое вдохновение, моя любовь, мои музы; мне приходилось иногда покидать вас, терять из виду ваши глаза. Когда все мы встретимся снова, мне будет проще все вам объяснить – а вам простить меня. Петинка, помнишь, когда тебе хотелось приласкаться, а я говорила: твоему другу Эстерке сейчас надо работать, а то Петинке нечего будет есть. Да, это я говорила про тебя; мальчишки бросили тебя полумертвого на куче угля в соседнем дворе, ты еле выжил, мой бедный бело-рыжий котенок, и тебя надо было хорошенько откормить. Ты сидел на стуле у холодильника, подняв одну лапку, сотни вопросов в твоих зеленых глазах, и я не могла устоять перед твоей красотой, я приняла твердое решение, что охраню тебя от страха и страданий; и ни разу за всю свою жизнь тебе не пришлось снова выйти за дверь, правда ведь? Когда мы растягивались рядышком поближе к батарее, мне так хотелось снова вернуться в детство, я рассказывала тебе сказки, а ты смеялся над ними, пока не выздоровел – хотя ветеринар и говорил нам, что надежды мало. Я тебя так любила; тощий, хромой, я устраивала для тебя в кресле постель, накрывала тебя одеялом, чтобы было уютнее, кормила тебя желтками с сахаром с кончика пальца. Ты вырос большим, сильным котом; ты с таким нетерпением ожидал, пока я закончу работу – чтобы снова быть вместе со мной. Ночью в постели мы торжественно созерцали друг друга. Сначала я называла тебя Петрушка, потом – просто Пети. Хочу, чтобы и ты встречал меня. И не ревнуй к Маугли, ты же знаешь, он был лесным созданием, в родителях у него были дикие кошки; ты нападал на него, и он всегда сторонился тебя. Улитка тебя любила; когда ты ушел, она плакала ночами, улегшись на твоем любимом месте. Сердце мое разбивалось от ее тоски. Она так скучала по тебе, хотя и принесла котят от Маугли; сядь рядом с Улиткой, как когда-то на кухне, и жди. Я скоро приду, хорошо?
Двое детей Улитки пережили ее, братья Мелок и Баяя. Они любят друг друга так же сильно, как тебя, малыш Маугли, любила Бини – любила как собственного сына. Аран, моя черепаховая умница и красавица, тебя я нашла в морозный день слепым сосунком на кладбище. Все вы уйдете раньше меня – по крайней мере, я так надеюсь. Я не переживу разлуку. Вы уже старенькие. Да и я тоже.
Кошки мои, несите стражу, когда придет мне пора уходить. Прошу вас. Никого, кроме вас, у меня нет. Никому больше я не стала бы писать таких писем, мои друзья, мои спасители – от самого черного отчаяния. Идите ко мне; вот я!
Обнимаю вас всех. Внутри нас есть вещи, которые не передать словами; но мы нашли друг друга, и мы любили друг друга.
Ваша Эстер
24
Дом, вечно неизменный
Когда 1917 год подходил к концу, новозеландская писательница Кэтрин Мэнсфилд узнала, что больна туберкулезом. Эта болезнь шестью годами позже и явится причиной ее смерти в возрасте тридцати четырех лет. Она покинула свой дом в Англии, оставив там кошек Ати и Уингли, и жила попеременно во Франции и Швейцарии – отдыхала, писала, и пыталась вылечиться. В марте 1921 года она получила известие от Иды Бейкер, близкой подруги, ухаживавшей в ее отсутствие за домом, а ближе к концу жизни Мэнсфилд – и за ней самой. Уингли, которого считали пропавшим, нашелся. Мы приводим ответ Мэнсфилд. Несколькими днями позже она и в самом деле отправила письмо с предупреждением Элизабет Бибеско, даме, с которой ее муж завел роман. Сама же Бейкер вскорости прибыла во Францию с Уингли подмышкой – Ати к тому времени переселилась к пожилой соседке и, в полном соответствии с кошачьей природой, уезжать отказалась.
Кэтрин Мэнсфилд – Иде Бейкер
20 марта 1921 г.
Вилла «Изола Белла»,
Ментон,
Франция
Воскресенье
Д[орогая] И[да].
Твоя телеграмма с новостью про Уингли пришла вчера вечером. Я очень обрадовалась. Хотелось бы знать подробности, где его нашли, и в особенности как произошла встреча между ним и Ати. Завидую, что тебе выпало ее наблюдать – и надеюсь, что ты все запомнила и сможешь мне потом рассказать. Что он нашелся – огромное для меня счастье. Но встает вопрос – что же с ними теперь делать? Если бы не скорый отъезд в Швейцарию, я бы даже не колебалась. Но путешествия поездом, остановки в гостиницах и прочее – не будет ли это для них мучением? Мне кажется, для кошек важнее всего уютный дом; дом, вечно неизменный. Мне же ясно, что именно его в моей жизни никогда не будет. В то же время представлять, что их придется усыпить, – невыносимо! Но подумай, предположим, мы с тобой, оказавшись в Швейцарии, решим попробовать еще какое-то место. Или отправимся в плавание. Или… Столько возможностей! С Джеком кошек оставлять, разумеется, нельзя, а вечно таскать их за собой просто жестоко. Признаю, что никакого выхода я не вижу. Будь Ричард постарше, я попросила бы его. Пожалуй, на этом и оставлю. Но если ты, хорошенько подумав, придешь к выводу, что кочевая жизни будет им в тягость или тебе в обузу, – пусть усыпляют.
Элизабет Бибеско снова зашевелилась. Вчера – письмо, умоляет его «не поддаваться Кэтрин»: «Ты так долго и так благородно противостоял ей, не сдавайся же сейчас». А также: «Ты поклялся, что никому не позволишь встать на пути нашего счастья». Письмо ясно показывает, что они друг другу подходят превосходно; надеюсь, он продолжит в том же духе. По крайней мере, он этого хочет. «Как же я смогу существовать без твоих литературных советов». Пожалуй, напишу сама этой дурочке, скажу, что не собираюсь вставать на пути ее счастья, пусть делает что хочет, разве что только не спит с ним, пока он живет у меня в доме, – это было бы просто пошло. Сам он крутить романы никогда не прекратит; да и непонятно, с чего бы вдруг именно сейчас. Пусть уж наконец отнесется к одному из них серьезно и бросит меня. С каждым днем все больше хочется остаться одной.
[…]
Не забывай заботиться о себе.