Когда молодой архитектор приносит эскизы, иллюстрирующие руины его Нюрнберга, возмущение круга приближенных не поддается описанию, но он в ответ лишь пожимает плечами. Все они настоящие кретины. Ну и пусть оскорбляются тем, что можно вообразить Тысячелетний рейх в подобном виде. Пусть негодуют по поводу его исчезновения. Да, однажды рейх исчезнет, но окончательная победа будет зафиксирована его развалинами.
Он знакомит со своей идеей вождя, называя ее «теорией ценности руин». Извиняется за претенциозность и пафосность названия. Самокритика в любых обстоятельствах – действительно его дар. А еще у него талант предвосхищать любую критику, включая ее в свою аргументацию, чтобы заранее обезвредить.
Вождь поражен.
Его всегда очаровывала пришедшая в упадок красота прошлого. Разрушение завораживает вождя. Чтобы навсегда оставить след в человеческой памяти, разрушение столь же важно, сколь и возведение. Эстетика распада – главное открытие, которого не удалось сделать даже Микеланджело или Праксителю.
Отныне, приказывает вождь, каждое проектируемое в Германии значимое строение должно соответствовать теории ценности руин.
К этому моменту они уже знакомы несколько лет. Их мнения по всем вопросам полностью совпадают. Ежедневно круг приближенных констатирует идеальное согласие между ними. Созидание, разрушение, руины. Члены ближнего круга обладают каждый в своей конкретной сфере огромными полномочиями, и теперь они, толкаясь локтями, стараются лучше остальных выполнить приказы фюрера в области строительства, разрушения и развалин. Это может касаться вооружения, евреев, экономики, информации и дезинформации – каждый старается выдвинуть собственную инициативу.
Молодой архитектор хочет верить, что кое-чего достиг в области архитектуры. Благодаря световому куполу и теории ценности руин теперь его имя, считает он, неотделимо от истории архитектуры.
Кое-где все уже завершено, мечтательно думает он. У вождя то же мнение. Он безостановочно жалуется на здоровье, на то, как мало лет ему осталось, чтобы увидеть, как поднимаются над землей их со Шпеером проекты. Все, что они сделают потом, размышляют они по ночам после отупляющих просмотров комедий и вестернов, будет только масштабированием основной идеи и ее повтором. Все уже сказано, и нет ничего страшного в том, чтобы снова и снова воспроизводить те же образцы – вождь в восторге от вагнеровских секвенций и развития одной-единственной навязчивой темы и заранее вынашивает проекты монументов, вписывающихся в ту же идеологию, для всей Германии. Впрочем, застывшая в молчании эспланада в Нюрнберге с ее бесконечными линиями трибун и лестниц, продуваемых ветром, уже сейчас выглядит как руины. Это происходит после каждого съезда, когда ее освобождают от массы человеческих тел, световых колонн и гигантских полотнищ со свастикой.
Наследники
(Тысяча лет)
25
Обычный нацистский прием в довоенном рейхе. Вождь перемещается по залу среди семейных пар, приветствует женщин – по мнению их мужей, как это сделал бы прыщавый подросток. Избыточно галантно и смешно. Похоже на лицеиста, путающегося в абсурдных поклонах и расшаркиваниях, достойных оперетты, думает каждый, но ни с кем не делится своими мыслями. Те, кто выживет, скажут это вслух позже, после разгрома, когда сексуальные особенности и пристрастия фюрера станут предметом шутовских домыслов – от размеров его пениса или количества яичек до фригидности гермафродита. В это обсуждение включится даже молодой архитектор.
Так реагируют мужчины, но женщины думают по-другому. Супруги членов ближнего круга, женщины-знаменитости, которых иногда приглашают, секретарши и кухарки из свиты вождя придерживаются иного мнения, чем мужчины. Они считают фюрера обаятельным, почтительным и не опасным, полной противоположностью разным геббельсам и прочим борманам, сборищу сексуальных маньяков, единственная цель которых – зажать их где-нибудь в коридоре. В рейхсканцелярии, в Бергхофе, всюду, где появляются приближенные вождя, незамужние женщины подвергаются опасности. На них везде ведется охота, если, конечно, они не находятся в обществе вождя. Когда они приходят к нему с жалобами, он советует побыстрее выйти замуж и устраивает разнос преследующим их хамам. Он строго отчитал Геббельса, когда Лени Рифеншталь возмутилась его приставаниями.
Но женщины редко идут к вождю с претензиями такого рода, ведь у него много других забот. Они переживают только во время его приступов ярости, или оцепенения, или же бурных обличений евреев, причем женщины беспокоятся не за себя, а за него, за его здоровье, за то море энергии, которую он тратит на евреев. Ну и зачем? Они не еврейки и не коммунистки, они и не ненавидимые им прусские генералы, и физически им нечего его бояться. Все, чего он ждет от них, – это оставаться на положенном женщинам месте и избавить его от дамской блажи, когда речь заходит о политике.
Фюрер любит быть в окружении красивых, грациозных женщин, но он никогда их не домогается. Женщины – приятный декор, но совокупление с ними не входит в его планы. Он интересуется их семейной жизнью и детьми, если они у них есть, а это хорошо – иметь детей. К матерям фюрер испытывает совершенно особую нежность. Свою мать он любил так, как никого другого, – об этом он пишет в «Майн кампф». Ее фотография всегда с ним. А вот фото отца – нет. Молодые красивые секретарши знают, что могут без всякого риска оставаться с ним наедине в кабинете: они будут печатать его речи и пить с ним чай, и он не станет посягать на их честь.
Что же касается простых немецких женщин, они считают его холостяком и находят соблазнительным; некоторые каждую неделю пишут ему любовные письма; для них он настоящий отец нации, целиком и полностью преданный Германии и пожертвовавший личной жизнью ради своей миссии. Все повторяют, что он женат на Германии и, следовательно, женат на каждой из них, как в некоторых случаях любит шутить сам вождь.
Женщинам из ближнего круга известно, естественно, что вождь скрывает свою подругу Еву Браун. Она им знакома, это робкая девушка, но чем ближе они с ней общаются, тем более бойко себя ведет любительница праздников, шампанского и танцев. А еще она хроникер их домашнего очага, снимает на кинопленку вождя и его свиту во время поездок в горы в Оберзальцберг. И все равно он ее скрывает. Возможно, чтобы защитить от опасностей, которым подвергается он сам, или от угрозы публичности? Он, несомненно, не хочет, чтобы она вмешивалась в политику, тем более что это не входит в сферу ее интересов.
Секретаршам известно, что они никогда не должны обсуждать с вождем содержание его речей. Женщины, которые