Она звонит ему и спрашивает, что творится у него в голове, а он, к ее изумлению, отвечает веселым голосом. Главное, пусть ее не волнует эта вспышка недовольства, для нее есть причина, никак не связанная с ней, но он не может об этом говорить.
Он ведет себя загадочно, и упомянутая секретная причина как будто забавляет его, при этом он совершенно не соответствует тому персонажу, которого она знала до сих пор. Сейчас он искренне счастлив.
Она не сдается и, в свою очередь, демонстрирует обиду. Угрожает, что прекратит их сотрудничество над книгой, если он так к ней относится. Он снова ее успокаивает и обещает в ближайшее время увидеться с ней и все ей объяснить.
Жить с ним
(1981–)
57
Некоторые люди живут в одиночестве, другие – с партнером. Последние просыпаются и засыпают рядом с одним и тем же человеком, и в этом нет ничего необычного, но такой образ жизни влияет на личность, и подобный опыт никогда не бывает нейтральным.
Случается и так, что близкие отношения возникают на профессиональной почве – с лицом более или менее публичным, и в конце концов начинаешь сосуществовать с этим человеком в той же или даже в большей мере, чем живешь с тем или с той, кто каждый день рядом.
И тогда ежедневный настрой, оптимистичное или пессимистичное видение мира тоже начинает зависеть от твоего героя.
Ты изучаешь историю, специализируясь на определенном периоде, на Второй мировой войне, защищаешь диссертацию, становишься специалистом по Третьему рейху, постоянно посещаешь его руководителей и его жертв.
Вот конкретный пример: английский историк, ставшая специалистом по Адольфу Гитлеру, каждый день встает и ложится спать с ним, и это продолжается всю ее жизнь. Тесная связь существования исследователя с жизнью Гитлера становится такой же увлекательной, захватывающей и ужасающей, как сам этот персонаж.
Жить с ним, Адольфом Гитлером, и с ними, членами его ближнего круга, а следовательно, и с их подчиненными, с их приспешниками-садистами, ставшими знаменитыми благодаря множеству книг и фильмов, художественных и документальных, совсем не то же самое, что жить с Людовиком XIV или, скажем, с Генрихом III, если человек специализируется на Бурбонах или Валуа.
Это невозможно сравнить с изучением жен эсэсовцев и женщин, входивших в личный состав СС, о которых ты узнаешь, что некоторые из них прогуливались по гетто, где работали их мужья, с пакетиком конфет в одной руке и пистолетом в другой, угощали конфетами подходивших к ним детей, а потом вставляли им в рот пистолет и разносили голову в клочья.
Вот историк, который специализируется на уничтожении евреев в Европе; при этом в его семье есть, возможно, депортированный, так и не вернувшийся из концлагеря родственник. Неважно, еврей этот историк или гой, все равно каждый день он встает и ложится спать вместе с ними и их жуткой смертью. И заодно ложится и встает с их палачами, и у него нет выбора: кто-то же должен это делать, чтобы сохранить память.
Но в этом случае историку понадобился бы свой историк, который оценил бы последствия такой специализации для повседневной жизни, постарался бы понять, что значит не только жить с утра до вечера с миллионами мертвецов, мучительно чествуя их судьбу и сохраняя память о них, но и сосуществовать с неизменным садизмом их палачей.
Историк всю свою жизнь с утра до вечера жила в окружении палачей и жертв. В ее королевстве есть нацисты, есть подростки – серийные убийцы и есть дети, подвергшиеся сексуальному насилию. Это три вселенные, три страсти, они бесконечно возникают в ее сознании, начиная с марта 1938 года в Вене, последнем прибежище иудео-христианской роскоши Центральной Европы. Она изучила столько документов, что способна автоматически сопоставлять их, порождая ассоциации, достойные параллельного монтажа в кино или сравнений, которые позволяют себе авторы романов ради создания атмосферы ужаса.
Вот только здесь речь идет о реальных историях, слепленных самой жизнью и наделяющих ее особым смыслом и особым звучанием, создающим впечатление, что мы живем на подступах к аду.
Однажды она напишет об одной из самых знаковых сцен Второй мировой войны, не раз и не два воспроизведенной в кинофильмах. Впрочем, эта сцена-фетиш основана на немецкой кинохронике, снятой месяцем раньше во время похожей церемонии. Здесь кино проделывает то, что в литературе принято называть парафразом, коллажем, цитированием, интертекстом, когда в собственное произведение включают отрывки чужих, возможно заново переписанных. Речь идет об эпизоде 1945 года, перед самым концом, когда Гитлер выходит из бункера, чтобы поприветствовать нескольких подростков из гитлерюгенда. Он похлопывает их по щеке, пожимает руки, улыбается и всматривается в них глазами, из-за болезни ставшими еще более выпученными.
А историк параллельно пересказывает еще одну сцену, о которой стало известно только к концу 1980-х и о которой мало кто знает в ХХI веке, несмотря на то, что информация была обнародована. Любопытно: о чем-то люди помнят, о другом забывают.
Эти две сцены разворачивались в одно и то же время, но в разных местах Берлина. Вот как автор это описывает:
«В тот же или почти в тот же момент, когда Гитлер в парке рейхсканцелярии гладил по щеке парнишку из гитлерюгенда, тем самым днем перед пустой школой на Булленхузер Дамм на севере города остановилась колона грузовиков, прибывших из концентрационного лагеря Нойенгамме. Из них вышли двадцать шесть мужчин, две женщины и двадцать два ребенка.
Мальчики и девочки разных национальностей, но все евреи, в возрасте от четырех до двенадцати лет, служили подопытными кроликами для „медицинских экспериментов“ в Освенциме. Несколькими месяцами раньше во время эвакуации концлагеря их перевезли в Нойенгамме, посчитав его подходящим для продолжения или завершения „экспериментов“.
Время поджимало. Эсэсовцы знали, что, если оставить этих детей в живых, они будут самым жутким доказательством их преступлений. Поэтому апрельским днем их отвели в большой спортивный зал школы, где были заранее закреплены на расстоянии двух метров одна от другой веревки со скользящим узлом. И там этих детей повесили».
Она уточняет, что эсэсовцы повесили и взрослых заключенных, и медсестер.
Такая симметрия наводит на различные размышления морального свойства и вызывает отвращение и ужас, но наши реакции не влияют на подобные события и их повторяемость в истории. И вот, одних ребятишек, которым суждено вскоре погибнуть от пули или снаряда, приветствует фюрер, сопровождаемый его