Кроме того, есть знаменитый закон Годвина, который часто поднимают на щит, стоит кому-то упомянуть Гитлера и нацистов. С его помощью можно остановить спор. Похоже на объявление шаха или мата в шахматах. Игра участников, используемая в газетах и дебатах на телевидении или в университетах. Как звучит правило? Проигрывает тот или та, кто первым упомянет нацизм в связи с любой актуальной проблемой. Reductio ad Hitlerum [5], как когда-то сформулировал великий философ Леви-Стросс. Ложное сведе́ние. Гитлер как веган и антиспецист [6], обожающий своих собак и презирающий тех из своего окружения, кто ест мясо. В случае Reductio ad Hitlerum предмет дискуссии, как и Гитлер, просыпается очень рано, любит есть овощи, сжигать книги, прибегать к бюрократическому жаргону при обсуждении расы, секса, экономики. Гитлер, Гитлер, Гитлер…
Но я пренебрег возражениями пресыщенной публики и подписал контракт с издательством. Мне повезло, что я смог его подписать.
Мы заключили таким образом что-то вроде пакта. Конечно, это встречается сплошь и рядом. Настолько банально, что зевота сводит челюсти. Бессмысленно говорить о метафизике. Бессмысленно сочинять текстовую симфонию – жанр, предпочитаемый авторами, пишущими романы о нацизме, – с ostinato, разбросанными там и сям, то есть с неутомимо повторяемыми музыкальными фразами, – и выискивать непристойные, вульгарные совпадения между издателем, диктатором, автором, архитектором, художником и их отношениями с властью, какими бы они ни были.
И тем не менее я заключил фаустовский микропакт. Или микрофаустовский пакт. Faustino. Faustinato с подписями на каждой странице договора и в конце.
Так я в итоге пожал плечами, отвечая всем противникам моей книги и всем, кому надоел нацизм. Слушая тех, кто смеялся над очередной книгой о нацистах и советовал переключиться на что-то другое, я все же пришел к выводу: Третий рейх сам напоминает нам о себе. Он сам не забывает о нас.
Да, Третий рейх нас не забывает и будет все время напоминать о себе, пока существуют люди. Для этого он и был задуман. Чтобы размах его преступлений и гипертрофия его памятников стали неизгладимыми. Преступления и памятники.
Его эстетика выиграла войну. Он проиграл войну оружия, но выиграл войну символов. Конфликт в моральном и художественном плане продолжается, и эта тотальная война никогда не остановится.
Всем детям планеты известно, кто такой Адольф Гитлер. Они знают и нацистский приветственный жест, и формулу «Хайль, Гитлер!». Многие воспроизводят их хотя бы раз в жизни. Это такая игра, провокация. Тридцати—, сорока—, шестидесятилетние подростки с задержкой развития вообще делают это всю свою жизнь. От Алжира до Токио, Дамаска, Мехико, Бангкока, Тегерана, Ближнего Востока, Африки, Азии, невидимой стороны Луны – всюду все знают, как выглядела форма СС, повязка со свастикой, люди, затянутые с головы до ног в кожу, факельные шествия, танки, немецкие пикирующие бомбардировщики. Гитлер и даже Геринг, Гиммлер, Геббельс – эта четверка сбежала из учебников истории и превратилась в фигурки и игрушки, видеоигры, байопики, снятые на пленку, нарисованные или написанные, серии альтернативной истории, садомазохистские приспособления, вермахтовские фуражки и туфли на каблуках с чулками в сеточку, они пришли в моду и в рок, в упоение молодежи двойными С, символом ненависти вольфсангелем и свастиками, в полк «Азов», батальоны, роты, танковые колонны в видеоиграх и в степи – Восточный фронт for ever [7].
С другой стороны, назвать имя депортированного сложнее, если он не из твоей семьи. Большинство демонстрирует красноречивую реакцию – долгое молчание, оркестр прекращает играть, они ищут ответ, вспоминают в лучшем случае название лагеря, скажем Освенцим, потом обычно говорят о символах, знаках: о желтой шестиконечной звезде, нашитой на грудь, о вытатуированных на предплечье цифрах, о полосатой робе – очередное двоичное чередование белого и черного, изнанка прожекторов зенитных орудий, – о худобе, бледных костлявых телах. Это образы, плавающие на поверхности воспоминаний, все более абстрактные по мере ухода из жизни последних депортированных, нечто анонимное, когда человек, еврей, становится просто элементом нацистского декора.
Но имя собственное?
Древние практиковали damnatio memoriae, вариант посмертного наказания, но теперь это не принято. Древние наказывали тиранов забвением, стирали их имена из анналов и со стел, запрещали произносить, старались заставить их исчезнуть. Но современные люди этого не практикуют. У современного человечества звездность определяется вне границ добра и зла, а гигантский масштаб преступлений в гораздо большей мере обеспечивает бессмертие палачу, чем его жертвам. И когда понимаешь это, приходишь к выводу, что пессимизм – единственно возможное проявление мудрости.
Да, пессимизм – единственно мудрая реакция, и при встрече со Шпеером ни вымысел, ни автофикшн долго не держатся. Он своевольно обращается с правдой, тогда как писатели ХХ века своевольно обращались с вымыслом.
Из всех прочитанных мной до сих пор автофикшнов «Третий рейх изнутри» самый радикальный – как по содержанию, так и по последствиям. Это политический и эстетический автофикшн, а заодно и лучший из опубликованных на сегодняшний день.
Это автофикшн, описывающий человека, находящегося в самом сердце зла, одного из действующих лиц этого зла, одновременно считающего себя объектом его воздействия. Слова, которые он произносил и писал, и, главное, то, как он это делал, смогли убедить судей оставить его в живых, тогда как некоторые из его сотрудников не избежали высшей меры наказания. Но кроме того, его слова