Взлетающий Орел попросил объяснений:
– Давайте. Растолкуйте, что к чему.
– Да ну что вы, дорогой мой, ведь она la Femme-Crampon! Женщина-крюк! Старуха из моря, если так понятнее! Сама костлявая!
От неудержимого смеха Деггл схватился за бока. (Я сидел неподвижно, побледнев как полотно. В такие минуты Николас Деггл меня пугал.)
– Все сходится, – выдавил Деггл сквозь душащие его спазмы. – Она достаточно стара. Она достаточно уродлива. Она живет морем. Она высматривает по пути молодых бродяг вроде вас, хоть лично вы и не так молоды, как кажется. После этого она цепляет вас на крючок и трясет, тормошит и дергает, пока из вас весь дух не выйдет вон. Ливия Крамм – гроза путешественников! А что – она даже привила вам любовь к морю, чтобы легче было вами управлять! Бедный морячок, несчастный красавчик матрос – вот кто вы такой. Вы всего лишь ходячий труп с костлявой на плечах, ее ноги крепко-крепко обхватывают вас и подобны мертвой петле, которая, пока вы с ней боретесь, все туже и туже затягивается вокруг вашей – ха-ха – трахеи.
– На вашем месте я бы и бороться не стал, – закончил Деггл, утирая слезы.
Вот другой отрывок из разговора Взлетающего Орла с Николасом Дегглом:
– Вас никогда не интересовала судьба старого Оскара Крамма?
– Не особо, – отозвался Взлетающий Орел. У него было слишком много других тем для размышлений.
– Против этой старой людоедки у него не было ни единого шанса, – сказал тогда Деггл. – Знаете, ходят слухи, что он отдал концы, занимаясь с ней любовью? Интересно, не было ли у него следов укусов на шее?
– Вы хотите сказать… – начал Взлетающий Орел.
– Все возможно, – улыбнулся в ответ Николас Деггл. – Знаете, он был совсем не стар. И если Ливии вдруг придет в голову, что вы стареете, то она может начать подыскивать вам замену.
– У вас нет абсолютно никаких причин… – снова начал Взлетающий Орел, но Деггл опять его перебил. В разговоре с этим мрачным шутником Орлу удавалось закончить лишь считаное число фраз.
– Я хотел сказать только, что по непонятным причинам питаю к вам привязанность и мне не хотелось бы, чтобы вы, такой красавчик, закончили столь же печально, как некоторые.
После этого разговора Взлетающий Орел ловил себя на том, что следит за миссис Крамм; и когда она обвивала его руками или ногами, он вспоминал, как умер Оскар Крамм, и начинал нервничать. В итоге переживания несколько раз пагубно сказались на его мужских способностях, и после таких конфузов миссис Крамм задумчиво хмурилась, поджимала губы и лишь потом принималась уверять его, что ничего страшного не произошло. Она выпивала немного воды из кувшина, который всегда стоял на ее прикроватном столике, окруженный великим множеством таблеток, поворачивалась к Орлу спиной и засыпала.
Одной ночью Взлетающему Орлу приснился поразительный сон. Кошмар. Ливия Крамм крепко обхватила его горло тонкими руками и давила, давила большими пальцами. Во сне он тоже спал и проснулся, лишь когда почувствовал, что жизнь выдавливают из его тела. Он вступил в борьбу, пытаясь освободиться, и, когда он это делал, она непрерывно превращалась во всевозможные мокрые, отвратительно пахнущие, бесформенные скользкие вещи. У него не получалось ухватиться за нее, а она все крепче сжимала его горло. И уже теряя сознание, он выдавил из себя такие слова:
– Ты старая, Ливия. Ты жалкая старуха. Ты не найдешь никого другого.
И вдруг (он ничего не видел, ибо в глазах у него потемнело) миссис Крамм ослабила хватку. Он услышал ее голос:
– Да, мой Орел, моя вольная птица. Ты прав.
Проснувшись на следующее утро, Взлетающий Орел обнаружил, что Ливия Крамм умерла и окоченела, а руки ее застыли, впившись пальцами в ее же собственное горло. Графин был опрокинут, таблеток на столике заметно поубавилось.
И только позднее Взлетающий Орел неожиданно обнаружил, что его драгоценная бутылочка с голубой жидкостью, со снадобьем, сулящим освобождение, исчезла. Он бросился разыскивать Деггла, которого обнаружил раскинувшимся в привычной позе на парчовой софе в гостиной, в неизменном темном одеянии, на этот раз весьма уместном.
– Ливия была не из тех, кто кончает жизнь самоубийством, – сказал Взлетающий Орел.
– О ком это вы говорите, глупый мальчишка? – спросил его Деггл. – Она была стара.
– Вы ничего не знаете о некоей бутылочке? Она принадлежала мне, а теперь ее нет, – поинтересовался тогда Взлетающий Орел.
– Вы переволновались, – отозвался Деггл. – Вы мне нравитесь, я уже говорил это. Все, что вам нужно, – это уехать от всего этого подальше. Берите яхту. Плывите в открытое море. Море такое, ха-ха, голубое.
Что говорить человеку, который мог быть, а мог и не быть убийцей, который, может быть, спас вам жизнь, а может быть, и нет?
– Судьба замечательно бережет вас, – улыбнулся Деггл. – Должно быть, у вас есть ангел-хранитель.
Или дьявол, подумал про себя Взлетающий Орел.
По завещанию я получил деньги, а яхта досталась Дегглу. Причиной смерти было названо самоубийство.
Поскольку Дегглу яхта была не нужна, а я отчаянно стремился бежать, я принял его предложение и отправился в плавание к неизвестным портам – в полном одиночестве, впервые за четверть века.
VI
Он был леопардом, меняющим свое логово; ловким увертливым червем. Текучим песком и уходящим отливом. Он напоминал круговорот времен года, был пасмурным, как небо, безымянным, как стекло. Он был Хамелеоном, вечно меняющимся, всем для всех и ничем ни для кого. Он превращался в своих врагов и поедал друзей. Он был всем чем угодно и ничем.
Он был орлом, царем птиц – но был и альбатросом. Она обвилась вокруг его шеи и умерла, и мореход сделался альбатросом.
Не имея большого выбора, он выжил и направлял судно от одного неведомого берега к другому, зарабатывая себе на пропитание, заполняя пустые часы досужных дней бессмысленных лет. Удовольствия без радостей, достижения без целей, парадоксы на его пути поглощали его.
Он видел то, что большинству людей не удается увидеть за всю свою жизнь. Вот что он видел.
Нагую деву, распятую на песке незнакомого пляжа, по бедрам которой к своей цели ползли гигантские муравьи; он слышал ее крики и проплыл мимо.
Человека, пробующего голос на краю утеса: голос незнакомца был то высоким и жалобным, то низким и мрачным, то тихим и вкрадчивым, то резким и скрипучим, то напитанным болью, как кусочек хлеба – медом, то сверкающим от смеха, то голосом птиц или голосом рыб. Он (проплывая мимо) спросил человека, чем тот занимается. Человек прокричал ему