— Здравия желаю, Виталий Николаевич! — намеренно обратился я к будущему, а, вернее сказать, к потенциальному своему начальнику, — Как вчера обещал, вот мой рапорт!
Подойдя к столу, за которым зам по опер сосредоточенно перебирал стопку напечатанных и рукописных бумажек. По прежнему опыту зная, что, кроме суточной сводки и еще нескольких второстепенных документов, все остальные бумаги, скорее всего, носят нулевые или даже двух-нулевые грифы секретности. Поэтому проявлять любопытство и заглядываться на них я не стал. Для этого мне пришлось неотрывно смотреть в глаза капитана.
— Данилин в курсе? — прочитав мою короткую писульку, спросил Захарченко.
— Нет, никто, кроме меня и вас не в курсе! Ни Данилин, ни Дергачев, — отрицательно покачал я головой, — Какой мне смысл кого-то ставить в известность, пока вы мой рапорт письменно не согласовали и не завизировали? Или вы уже передумали, товарищ капитан?
— Хамишь? — беззлобно, с каким-то зоологическим любопытством склонил набок голову главный опер Октябрьского РОВД, — Или у вас в следствии так принято?
— Никак нет, товарищ капитан, с этим у нас строго! — сразу же отрёкся я от фрондёрства, в котором только что был заподозрен, — У Алексея Константиновича не забалуешь! Мы все у него по струнке ходим! Я просто насчет своей судьбы поинтересовался.
— Хамишь! — не поверив моим словам и честному взгляду, удовлетворённо кивнул головой капитан, — Ну и хрен с тобой, Корнеев! Опер, он не румяная барышня, чтобы от каждого командирского окрика писаться. Ты, самое главное, не зарывайся сверх меры! Тогда сработаемся!
Захарченко что-то черкнул в моём рапорте, потом чуть ниже расписался и проставил дату.
— Держи! — протянул он мне, теперь уже не ничего не значащую бумажку, а очень даже серьёзный документ, — А, если Данилин вдруг залупится, то сразу ко мне! Ты понял?
— Понял, Виталий Николаевич! Если, что, то сразу к вам! — очень серьёзно, дабы не быть заподозренным в излишнем веселье, ответил я, — Разрешите идти?
— Иди! — спокойно глядя мне в глаза, разрешил капитан, — И скажи там, чтобы заходили!
Выйдя через две двери тамбура в приёмную, я кивнул толпящимся в ней операм и, сделавшему на меня стойку, Тютюннику. Странно, чего это они так рано сегодня? Озвучив распоряжение их руководителя, я не стал задерживаться и вышел в коридор. Размышляя, что начальник отделения уголовного розыска майор Тютюнник в своих попытках меня дрессировать запросто может превзойти не только Данилина, но и Ахмедханова. И даже сразу обоих. Об этом я и раньше имел грустное понимание, но особого испуга по этому поводу почему-то не испытывал. Не испытывал тогда, не испытываю и сейчас.
Вложив свой рапорт в папку с остальными бумагами, я зашагал в сторону своего следственного отделения. В штатном расписании которого я покамест еще состою.
Личный состав СО Октябрьского РОВД всё еще томился в коридоре. Здесь толпились все следователи, кроме дагестанского мавританца Ахмедханова. Маловероятно, что его подкосил какой-то тяжкий недуг и сегодня он свалил на больничный. Тут что-то одно из двух. Или он сегодня заступил на дежурные сутки и сейчас принимает дела у старой смены, или же сидит в эту самую минуту у Данилина, и керосинит. На меня керосинит. За вчерашнее наше рандеву на лестнице.
Если второе, то и хрен бы с ним! Переживать на эту тему мне было просто лень. Плевал я на все высказанные или невысказанные измышления дагестанского Чингачгука в мой адрес! Именно так! С высоты своего многолетнего ветеранского опыта плевал со всей своей классовой ненавистью и революционным правосознанием! Что бы там Талгат Расулович на меня не наговорил, всерьёз навредить он мне вряд ли уже сможет. Во-первых, он тупо упустил время. А, значит, и свой звёздный шанс. Безвозвратно упустил. Вместе с реальной возможностью взять меня за мои орденоносные яйца. Чтобы взять неотвратимо и непременно, чтобы ежовыми рукавицами. Сопливых, как говорится, их вовремя целуют. А он своё «вовремя» бездарно просрал еще вчера. Как пионер растерялся от моего хамского блефа и просрал!
А, во-вторых, только самый непроходимый идиот в Октябрьском РОВД и за его пределами не в курсе жгучих его неприязненных отношений. Которые товарищ майор уже давно испытывает к моей персоне. А это значит, что к любым компроментирующим меня сведениям, высказанным этим джигитом, можно и должно относиться сугубо критично, и никак иначе.
Отыскав среди сослуживцев Зуеву, я поздоровался с ней и уже хотел подойти ближе. Но мне помешали.
— Заходите! — высунув голову из приоткрывшейся двери, скомандовала собравшемуся следственному аппарату Антонина, — Ну, что, доигрался, Корнеев⁈ — уже индивидуально ко мне обратилась она. После этих слов Тонечка, словно черепаха, быстро втянула свою голову в помещение группы учета.
Предчувствуя скорое и нескучное развлечение, следственный народ, как по команде, воззрился на меня. Я же, демонстрируя коллегам лёгкое недоумение, равнодушно пожал плечами и двинулся к двери в руководящий кабинет.
Мозаика, которая и до того просматривалась достаточно отчетливо, окончательно прояснилась. Для этого мне достаточно было увидеть почти счастливого майора Ахмедханова. Который, грубейшим образом нарушая субординацию, очень вольготно расположился на прежнем своём месте. На том самом, которое он вполне заслуженно утратил из-за своей антиленинской риторики. И которое теперь на всех законных основаниях принадлежало Ире Алдаровой.
Но, если один майор, хоть он и пытался это скрыть, выглядел чрезмерно довольным, то второй его бычьей радости не разделял. В отличие от Ахмедханова, глаза Данилина живоглотным позитивом не светились.
Дойдя до своего стула, садиться я не стал. Потому что через секунду или через две всё равно придётся вставать. Мои коллеги, те напротив, времени зря не тратили и на свои места рассаживались без какого-либо промедления. Как опоздавшие театралы на полуторарублёвой галёрке. В явном предвкушении эстетического удовольствия от очередного дивертисмента с моим участием. Надо полагать, спинным мозгом чувствуя скорое и яркое развлечение, которое скрасит им сегодняшний день.
— Ну? Чего ты стоишь? — не проявляя никаких эмоций, уставился на меня печальными глазами майор Данилин, — Чего не присаживаешься, Корнеев? Или у тебя геморрой? — без малейших признаков какого-либо сарказма поинтересовался у меня мой прямой начальник.
Грусть главного следака полностью компенсировал старший следователь Ахмедханов. Шутка руководителя нашего отделения не просто пришлась ему по вкусу. Она ввергла его в неописуемый восторг. За всё время нашей совместной правоохранительной деятельности я впервые услышал, как заливисто умеет выражать свою радость этот, как оказалось, очень весёлый джигит. Сейчас Талгат Расулович смеялся так, как смеются похотливые доярки на сеновале. Когда сотоварищи по животноводству мужеского полу щекотят их своими усами промеж голых грудей.
— Точно! Геморрой!! — радовался начальственной аллегории Алексея Константиновича опальный