Ты ведь не ожидала, что их придет столько? И хотя многие принесли немного пищи с собой, войско Проснувшегося на половинном пайке. Ничего, все решит бой. Побежденным не понадобится ничего. А победители… Кэррадок у костров обещает завтрашний ужин за счет саксов. А тех немного, и сами голодные. Уж кому знать, как не тебе! Но победители верно, досыта поужинают. Еще и пропадет! Потому, что останется их никак не больше числа, на которое ты рассчитала снабжение.
Теперь ты кутаешься в плащ не твоего рыцаря, всматриваешься в недалекие огни. Их считают саксы. И ты считаешь. Сколько их, сидящих вкруг огня — и прячущихся во тьме — мерзнущих, но теплых, завтра к вечеру остынет на поле возле Тинтагеля?
Ты сделала все, что смогла. Но ты не богиня, а ведь и Неметона без потерь не побеждала. Ты же только ведьма-недоучка. Что ж, вот он, экзамен. И примут его не саксы. Не им судить! И не тем, кому ты боишься взглянуть в глаза. Тебе ведь не стыдно, нет? Нечего стыдиться! Но нечего перед ними и Дейрдру-плакальщицу изображать. И дать прочитать в печальном взгляде, каковы они, проклятые расчетные потери… Так что правильно ты прячешь взгляд от войска. В ночи позволительно даже всплакнуть. Тихонько-тихонько. И чтоб утром смотрела весело!
Под утренним солнцем, да под прапором с циркулем оно выйдет сподручней, ведь так? А что никто не узнает, чего тебе стоила эта ночь, так не им судить. Это даже Кэррадоку не по плечу. Припомни: когда Неметона вела войско на битву и останавливалась на ее станции — одну ночь, всего одну бессонную ночь — богиня уронила несколько слов. Тогда ты их не поняла. А теперь…
Теперь ты знаешь. И ждешь встречи со своей богиней — или с Тем, в Кого ты веришь с нею вместе. И как бы ни повернулось сражение, и каков бы ни был приговор утра, ты встретишь его весело и гордо.
"От равных вам дождетесь
Вы мудрого суда.
И равнодушно взвесит
Он подвиг ваш тогда".
Сегодня и завтра ты — это они.
Последний рыцарь: Чужой
Чужой.
Сорок третий воин во втором ряду. Это я, Хорса, сын Оффы. Сорок третий, если справа считать, с почетной стороны. Почему тяжело дышу? А через пять рядов протискивался. А перед тем с коня соскочил, а до того скакал всю ночь. Одного коня загнал, второй в пене. Неважно! Важно: успел. Сюда вот. В строй. Теперь все будет просто: вокруг — товарищи. Впереди враг. За спиной — сперва обоз, дальше бург, а потом армия Пенды Мерсийского, чтоб ему пусто было.
Что он мстит за сестру, это понятно. А вот что спелся с бриттами, нехорошо. Все таки англ. Нам, саксам, родич. А ведь ударит в спину, не раздумывая, и гнать-рубить станет без пощады. Бург его не задержит. У мерсийцев машины есть, лучше римских. Самый крепкий город выстоит не дольше, чем понадобится времени на постройку. А зовутся-то как! Стены Дорчестера почтили" волком". Винчестер пал иначе — три "лисицы" снесли защитников со стен, а там и до лестниц дошло. Простым же бургам хватает "крыс" да "мышей". Что за штуки, не скажу, не видел — а, верно, придется познакомиться. Если Пенда успеет дойти до бурга раньше, чем мы здесь управимся.
Не будь этого самого бурга, взял бы ноги в руки, да через пролив подался. Где армия погибнет, один человек вполне проберется. Я не телохранитель, мне умирать рядом с вождем резона нет. Срок вассальной службы за год выходил. Земли у меня нет. Денег не видно. Одно название, что тэн. Что думал король? Понятно, что. Волков приручить хотел. Сказал, на новых землях кэрлов не будет, только тэны и молодая дружина, а пашут пусть бритты. Но раздавать тех рабами по хозяйствам не захотел. Велел саксам жить в бургах, а выезжать только за данью. И на охоту, конечно. Мол, так безопасней.
Первые годы все шло пристойно. А числиться тэном, человеком с доходом от пяти полей, приятно. Хотя и поля не свои, и сеньор — не король, а эрл думнонийской марки. Но лебедь-Саннива на кэрла или простого наемника и не глянула б! А если б не цепнула взглядом, как осадным ножом, пробирался б я теперь к южному побережью. Но и счастья бы не знал.
Она, мое сокровище, подарков не принимающее, в бурге. Интересно, что делает? Впрочем, понятно, что. Или водой стены да крыши поливает, или к стрелам оперение мастерит. К прялке да веретену вернется нескоро. Даже если все пойдет хорошо.
То есть, если победим. Проиграть — хуже некуда. Пенда обещал всех больших людей повесить. За обиду сестры. Вот те и собираются драться. А для верности и народ уверяют, что — не пощадят. Люди слушают. Верят. Что с Хвикке случилось, слышали уже. Из самых первых рук — иные рядом стоят, со щитами да копьями. Да, не своими руками мстит Пенда. Руками бриттов. А тех уговаривать не надо. Звери. Умные, хитрые, способные притвориться, что покорились. А потом все равно бросающиеся.
Взять, например, лесных всадников. Годами сидели тихо. Ну, брали кое-чего у рабов, но и нам оставляли. Эрл даже хотел с вождем их договориться, на службу взять. Чтоб не грабили, а свое требовали, спокойно, без оглядки. В обмен на обычные дни службы. А живут пусть, как хотят. Хоть в бурге, а хоть и в лесу, раз больше на волков похожи, чем на людей. Не согласились. Воровать им милей, чем служить.
И все равно эрл велел их не трогать. Ловить конных по лесам — муторное занятие, проще крестьян потрясти, нет ли лишней захоронки. Бритты жадные, у них всегда лишняя есть. Так что не перемрут с голода.
Может, с того приказа и начались у меня опоздания. Как на хутор ни заедешь, все лесные прошлись впереди. Все, говорят, забрали. И не проверишь. Да и зачем? Те много не увезут, во вьюках-то. Какой год удался, сколько земля родит, саксы не хуже бриттов знают. Сколько оставить на посев и на пропитание оставить — тоже.
Нет, все равно молчат, упрямые, не выдают зерно. Даже с ножом у