— Женщина, — говорит, — Мужчина до такого не додумается…
Тут рога прокричали. Мол, все в седло. Что тут думать? Нужно мстить! Есть перебежчик, что обязуется прямо к лагерю лесных вывести. Говорит, его прежняя жизнь устраивала. А резаться с нами насмерть он не жалает. Я-то знал уже, что такое бритты. Не верил. И эрл бы не поверил. Если бы подумал. Но за него приказы отдавала ярость.
Что умница-Саннива подсказать пыталась, я понял не сразу. Догадался, уже когда рубился с "лесными". Поезд вырубил все тот же проклятый богатырь. А с невестой эрла жрица богини расправилась. А сам Проснувшийся, верней всего, этого и не увидел. Иначе б поправил. Не нужно было уродовать лицо. За мертвую красавицу мужчине отомстить захочется сильней, чем за кусок мяса…
Опять вышел нам убыток. Одно название, что победа. Отбили у врага поляну, разогнали. Так другую найдут. Соберутся. Убили многих? Так и у нас не все вернулись. Мне вот ногу поцарапали. Главное же — от лесных станет много больше беспокойства. Я к десятнику, а толку? После того, как перебежчик точно вывел на лагерь лесных, за ним не следили. Зря. Исчез, как не бывало.
Тогда и стало ясно — двум народам на одной земле не ужиться. Что ж, снопы метать копьями да молотить топорами нам привычно. А что рабы в кучу собрались — так оно и проще выйдет, чем по чащобам их ловить. Жаль только было, что меня, как подранка, в бурге оставили. Оказалось — не случайно. На второй день, как эрл против мятежников выступил, вести пришли.
Мерсиец Пенда повернул на нас. На севере оказалось хуже, чем нам в кошмаре примниться могло. Ополчение и собрать не успели, король сбежал, куда глаза глядят. Винчестер с Дорчестером, столицы славные, обе на дым ушли. Забыл я про больную ногу, гонцом вызвался. Дурные вести эрлу привез. Боялся — прискачу, а господина моего лисицы доедают. Но нет, лагерь стоит, стяги вьются, рога поют, войско строится.
Эрл выслушал, поиграл желваками… Глянул на мою довольную рожу, и хлопнул по плечу.
— Вот молодец, не уныл! Ну, ступай, отдыхай.
— Господин мой, — говорю, — разреши в строй встать.
А то, думаю, боги за опоздание сочтут. И отнимут у наших победу.
Эрл и вовсе рад. Сказал, что с такими молодцами ему и Пенда не страшен. А еще велел в первый ряд, как тэну положено, не становиться. Мол, случись чего, ему и живые храбрецы понадобятся. Вот потому я и во втором ряду. Стараюсь дышалку унять, да через плечи и щиты первого ряда туман впереди разглядываю. Оттуда топать должно, лязгать. А то и вопить. Бритты стоять на месте не умеют. Если стоят — проигрывают. Они должны наброситься на нас, отойти, ударить снова… Но вот туман опускается, открывая чужой строй. Недвижный, странно приземистый. В первом ряду — удивленные голоса:
— Да они на коленях!
— Пощады просить вздумали? Не дождутся!
Ну, из второго ряда тоже неплохо видно.
Точно. Все войско штаны травой красит. И знамена склонены. Глупые самодельные знамена без наверший. Неотбеленые тряпки с тремя угольными чертами. Только не могут они сдаваться. От чужого строя шибает чувством, и это — не страх. Сосед справа бормочет под нос:
— Зря радуются. Бритты молятся. Ох, чую, жарко сегодня будет.
— Ничего, — говорю, — попотеть при всякой болезни полезно.
Мне сегодня никакими бриттскими молитвами настрой не сбить. Сегодня я, наконец, успел. А значит, еще посмотрим, чья возьмет.
Письмо магистра Амвросия
Другая сказка в это время только нарождалась.
Через бурные воды Океана уже шло обычное торговое судёнышко, на борту которого в почтовой кожаной сумке путешествовало письмо.
«Амвросий Аврелий, магистр коллегии медиков цивитата Моридун, провинция Валентия — сиятельному Сигерику, комиту процветающей Мериды, шлёт приветствия и почтение.
Да будет ведомо твоему сиятельству, что в нашем хранимом Господом городе случилось прелюбопытное и редкое событие. В начале июня явилась в город девица, происходящая из народа холмов, коий доселе многие почитали то ли сказкой, то ли искажёнными пересказами о временах весьма отдалённых. Тем не менее, деву сию я узрел собственными глазами, и убедился, что она не является поддельной диковиной, на которые плебеи столь охотно глазеют на ярмарках, но является действительно крайне отличающимся от прочих людей своей наружностью наделённым бессмертной душой живым смертным существом, то есть, в определении преосвященного Исидора Севильского, истинной монстрой, подобной описанным им антиподам или блеммиям, что делают набеги на южные области Египта.
Монстра сия оказалась в меру общительна, благонравна и не чужда наукам и искусствам, а потому согласилась побеседовать с избранными медиками, коих я тщательно отобрал, и позволила нам себя осмотреть.
С Божьей помощью я исследовал её со всем тщанием, какого требует наука о природе вещей. Сия дева, именующая себя Флавия Немайн, есть действительно существо иного рода, коего сказители британской древности именовали сидами. И есть она не из числа мелкой да проказливой черни сего народа, но, по всей видимости, одна из Старших сидов — тех, кого в языческой древности глупцы принимали за богов.
Внешний её облик, хоть и приятен глазу, обманчив. Ибо хотя сложен он по подобию обычной юной летами человеческой девы, но отличен ясными, хорошо различимыми чертами. Самой заметной из сих черт являются подвижные, как бы жеребячьи уши. Ушные раковины длинные, заострённые, хрящ необычайно упруг и твёрд. Сие не есть уродство, но совершенное иное устройство, обостряющее слух до пределов, недоступных человеку, дабы слышать ей шёпот листьев, дуновение ветров и шаг зверей лесных. Впрочем, в городской жизни это позволяет услышать вскипевший котёл, отгороженный несколькими стенами, или расслышать проповедь в храме, несмотря на болтающих неподалёку кумушек. Глаза её велики и почти не имеют белков, почему зрачки их способны увеличиваться до пределов, человеку недоступных, и вбирать в себя самый скудный свет — как звёзд и луны, так и обычной масляной лампы, при тусклом свете которой сида не только хорошо ориентируется, но и может разбирать мелкий рукописный текст. Подобное устройство несёт в себе и недостатки: зрение её в сумерках острее, нежели при свете дня, когда зрачки монстры сжимаются в неразличимые точки. Глаза у неё обычного для людей серого цвета, но исполнены нечеловеческой глубины, ибо монстры посылаются