Сидовы сказки - Владислав Артурович Кузнецов. Страница 52


О книге
цепкий, щупающий. Порадовался заходу кораблей под флагом Родины — и именно так выспренне и сказал, сообщил, что все вопросы с топливом решены, можно становиться на бункеровку. Только Сейберт собрался бункеровкой и заняться, сообщил: товарищи по линии Коммунистического интернационала донесли, что в следующий выход норвежцы собираются взять не только корабли охраны рыболовства, но и пару броненосцев береговой обороны. Вы их должны знать по справочникам: сейчас они достались немцам и вроде даже поставлены в строй.

— В Петроград телеграфировали? — спросил Сейберт.

В Петрограде о таком хамстве, конечно, должны узнать.

— Вы пойдёте дальше? — спросил товарищ из торгпредства.

Он явно догадывался, что те самые броненосцы береговой обороны куда больше и опасней флагманской парусной красавицы, и впятеро меньших эсминцев.

— У меня приказ, — пожал плечами Сейберт.

Возвращать эсминцы на разделку, а Гумилева на расстрел у него не было ни малейшего желания.

* * *

Со временем беломорский отряд стал Баренцево-беломорской флотилией, потом эскадрой Ледовитого океана, наконец Северным флотом. Все это время им командовал Сейберт, который незаметно для самого себя превратился из Шурки в Александра Андреевича, а это непорядок. Без Шурки Сейберта на советском флоте возникает неналаженность.

В отличие от героев баек старого флота, Хвицкий и Сейберт не застрелились и не спились. Им, обоим, повезло — успели взлететь так высоко, что над ними оказался лично Галлер, а он их, для иного начальства несносных, ценит и прикрывает. Так что — служат себе, один командует Черноморским флотом, другой — Балтийским.

Третий сказ про Шурку Сейберта

Колокольцев подкрутил ус.

— Командир наш занят, — сказал. — но традиционную для "Атины" историю вы, товарищи, получите, благо погода нелётная. Начну я именно с любимого Михаилом Николаевичем Шурки Сейберта, хотя главным персонажем нашего рассказа будет не он. Не вспоминая времена теперь совсем былинные, обратимся ко времени, когда бывшая беломорская флотилия стала, наконец, знаменитым нашим Северным флотом, а товарищу Сейберту, будь он триста раз персонаж, шарж и пародия на живого человека, стало совершенно невозможно именоваться Шуркой, потому что называть так комфлота — неприлично.

Поймите верно. Если подчиненные за глаза не ругают командующего — его надо немедленно снимать. Они просто обязаны иногда подозревать, что он сумасшедший, особенно в норд-ост, а малейшее сомнение в его способности сожрать проштрафившегося командира живьем, если же особо припрёт, так без соли и перца — исключительно вредно. Сейберт, заметим, человек ровный, но унасекомить чужого подчиненного или равного по званию способен тремя словами. Подчинённым ещё больше повезло: на них он страшно молчит. То есть как-то так получается, что если не хвалит, то все маты на свою головушку проштрафившийся придумывает сам, а Северный флот воспитывает весьма изобретательных командиров. При этом никакого стояния навытяжку, самоугрызаются товарищи сидя на совещании у командующего, а то и вовсе по каютам в личное время. Собственно, они такие выдумщики именно из-за того, что если командующий их не упоминает — как жить? Тут и оперативные планы, и приёмы боевой подготовки, и бытовые ухищрения сочиняются словно сами собой, а одновременно и характеризации комфлота. Почему он безумен именно в норд-ост, это ведь отдельная история, но её рассказывать должен не летун.

Беда в том, что "Шурка" — уменьшительное. То есть Александра Андреевича можно за глаза безумцем, а про себя и по матушке, но никак не Шуркой. Так любимый фольклорный персонаж Михаила Николаевича окончательно стал частью истории флота, и новых баек про него ждать не приходилось. А это, заметим, неналаженность, и Сейберт хорошо помнил её по тому ещё, послефевральскому и дооктябрьскому флоту. Тогда за всеми жизнеутверждающими байками про капитана Балка стоял эпилог: устроенного министрами-капиталистами бардака достало для того, чтобы даже этот кремень-человек пустил себе пулю в голову. Жить сразу становилось тошно. С Сейбертом всё получилось гораздо веселей, он дослужился до лавров на нашивках — и всё-таки перестал быть столбом, тень которого звалась Шурка Сейберт. Это грозило разочарованием молодых командиров не во власти, а в себе. Мол, было время, были богатыри, а вы?

Срочно требовались новые легенды.

К счастью, будуший адмирал меры к разрешению проблемы принял раньше, чем её осознал. Иными словами, еще весной неустроенного восемнадцатого имел глупость скоропостижно жениться. С другой стороны, а что ему оставалось? Выгрузить юную девицу совершенно лилейного воспитания одну на кронштадтские улицы, и сказать, чтобы шла себе с Богом? Так Шурка её, супружницу свою, именно что любил. Опять же, жениться стало можно без справки о доходах и без одобрения кают-кампании. Было такое гнусное положение при царе, и старшие товарищи его хорошо помнят. Например, именно поэтому товарищ Галлер так и остался один: господа решили, что офицер флота не может жениться на актрисе, и точка. Или любовь, или флот. Лев Михайлович выбрал флот, актриса его нашла себе другого, а он её, заразу, любит до сих пор. Вы его знаете: "Пусть будет как должно, или никак". Вот, кстати, пример морского офицера, у которого были личные причины ненавидеть прежний режим и его защитничков, подавшихся к белым. Большинству флотской молодёжи крылья подрезал имущественный ценз: мичман получал совсем немного. Так что семнадцатый и восемнадцатый — это не только год революции и год начала Гражданской войны, но и годы моряцких свадеб. Молодёжь женилась и шла воевать на реки.

В известных вам опубликованных рассказах Шурка Сейберт холост и склонен волочиться за чужими жёнами, поёт им под гитару и прочее. Тут правды столько же, сколько в истории о "последней дуэли русского флота за женщину, которая даром никому не нужна". Рассказы хорошие, они не враньё, но детали в них немного перекручены для пущей выразительности. К примеру, та дуэль была, увы, никак не последней: краснофлотцы стрелялись и в двадцатые, и в тридцатые, и сейчас идиоты находятся. Не исключая, кстати, политработников. Другое дело, что участники дуэли сами полагали её последней, а потому рассказывать историю именно так — правдиво и правильно, и дух великого, страшного и притом нелепого года передает точно. Так и с холостяцтвом Сейберта.

Правда в том, что за годы Гражданской женатым человеком Шурка себя так и не почувствовал. Письма далёкой возлюбленной писал, а может, и стихи, не забывал послеживать, чтобы всё, что положено по командирскому аттестату она получала — а так какая семья? Когда вырывался раз в несколько месяцев на несколько дней — хорошо ему было, но получалась лихорадочная страсть, и такое же поспешное решение скопившихся бытовых неурядиц. Шурка эти годы чувствовал себя скорее рыцарем, раз за разом

Перейти на страницу: