«День 30. Это будет последняя запись. У меня нет сил писать больше. Если кто-то найдет это — пожалуйста, знайте, что мы пытались. Мы пытались спасти человечество. Мы пытались выжить. Мы верили, что проснемся в лучшем мире. Пожалуйста, помните нас. Пожалуйста, не дайте нам исчезнуть бесследно. Меня зовут Дэвид Чен. Мне было сорок два года, когда я заснул».
Франц замолкает. Дневник дрожит в его руках. Внизу страницы — дата. Лорейн смотрит на нее, и ее мозг автоматически делает расчеты. Сто пятьдесят лет и четыре месяца назад.
Сто пятьдесят лет.
— Подождите, — говорит Ян внезапно, и в его голосе звучит чрезмерное. — Подождите, сколько?
— Сто пятьдесят лет, — повторяет Лорейн тихо.
— Сто пятьдесят лет! — Ян повышает голос. — Боже Лорейн, начала эти раскопки семьдесят два года назад! Семьдесят два! Если бы кто-то начала на восемьдесят лет раньше — если бы археология как наука развилась ещё быстрее, на восемьдесят лет раньше — мы бы нашли его! Мы бы спасли его!
— Мы знаем, и я сама знаю…
— Восемьдесят лет! — Ян смеется, но это смех на грани истерики. — Это ничто! Это мгновение! В археологических масштабах это даже не погрешность! Мы опоздали на мгновение!
— Да…
— Если бы финансирование пришло на десять лет раньше, — продолжает Ян. — Если бы я родился на двадцать лет раньше и начал спонсировать раньше! Если бы технология сканирования появилась на пятнадцать лет раньше! Мы бы нашли этот бункер! Мы бы вскрыли дверь! Мы бы спасли его! Дэвид Чен был бы жив!
— Я ЗНАЮ! — кричит Лорейн, и ее голос эхом отдается в бункере, снова и снова. Она падает на колени рядом со скелетом, и слезы наконец прорываются. — Я знаю. Боже, я знаю. Я потратила всю свою жизнь. Мне семьдесят два года. Я не вышла замуж. У меня нет детей. Я посвятила каждый день, каждый час поискам Предтеч. И я опоздала. Я опоздала на сто пятьдесят лет.
Она протягивает руку и кладет ладонь на череп — осторожно, нежно, как будто боится причинить боль.
— Дэвид, — шепчет она. — Дэвид Чен. Мне так жаль. Мне так, так жаль. Извините, что мы так долго вас искали. Извините, что я не родилась раньше. Извините, что наша цивилизация развивалась так медленно. Извините, что я не была быстрее, умнее и лучше.
Две слезы скатываются по ее щекам, падают на кости. Потом еще. И еще. Она плачет — впервые за десятилетия она плачет по-настоящему, всем телом, не сдерживаясь.
— Вы ждали нас, — говорит она сквозь слезы. — Вы написали этот дневник, потому что верили, что кто-то придет. Что кто-то найдет вас. И мы пришли. Но мы опоздали. Мы опоздали на сто пятьдесят лет, и это моя вина. Это моя вина.
Франц опускается рядом с ней. По его лицу тоже текут слезы — тихие, безмолвные. Он снимает шляпу и прижимает ее к сердцу. Ян делает то же самое, и теперь он тоже плачет, его плечи трясутся.
Они сидят там долго. Очень долго. Вода хлюпала вокруг них, капли падали с потолка. Но они не двигались. Три представителя молодой цивилизации перед останками той, что была до них.
— Мы расскажем о вас и вашей семье, — говорит наконец Лорейн. — Мы расскажем всему миру, вы не исчезнете бесследно. Обещаю.
Она целует кончики пальцев и прикасается ими к черепу. Прощание, благодарность и извинение.
Миры
Тишина.
Абсолютная, оглушительная тишина повисла над всеми мирами, наблюдавшими за экранами. Миллиарды существ из тысяч вселенных застыли, не в силах оторвать взгляд от того, что только что увидели. От Лорейн, стоящей на коленях в воде рядом со скелетом. От ее слез. От ее слов.
Извините, что я не родилась раньше.
Это было неправильно. Это было настолько неправильно, что разум отказывался это принимать.
Цивилизация-наследник оплакивала цивилизацию-предшественника. Те, кто унаследовал планету, рыдали над костями тех, кто владел ею прежде. Археолог винила себя — винила себя! — за то, что не смогла спасти представителя вида, который вымер за тысячи лет до ее рождения. За то, что не родилась на восемьдесят лет раньше.
Это шло вразрез со всем. Со всеми законами истории, эволюции, логики сменяющих друг друга цивилизаций. Победители не плачут над проигравшими. Наследники не скорбят по тем, кто проиграл битву за выживание. Новые виды не чувствуют вины перед старыми.
Ученые по всем мирам были потрясены до глубины души. Биологи, эволюционисты, антропологи — все они знали железный закон природы: виды сменяют друг друга, и в этом нет морали. Динозавры уступили место млекопитающим. Неандертальцы — кроманьонцам. Это просто факт. Никто не виноват. Никто не должен извиняться.
Но Лорейн извинялась.
— Это противоречит всем принципам естественного отбора, — говорили биологи, и их голоса дрожали. — Она тратит эмоциональные ресурсы на существо, которое не может дать ей ничего взамен. Которое даже не является ее конкурентом. Это… это иррационально.
— Но именно в этой иррациональности и заключается разумность, — возражали другие. — Она выходит за рамки биологических императивов. Выбирает нести ответственность там, где ее нет по законам природы.
Историки смотрели на экран с выражением шока. Они изучали подъемы и падения цивилизаций тысячелетиями. Римляне не оплакивали этрусков. Христиане не скорбели по язычникам. Индустриальная эра не чувствовала вины перед аграрной. Это был закон истории — новое приходит на смену старому, и в этом нет места сентиментальности.
— Она плачет над цивилизацией, которая проиграла, — говорили они. — Которая не смогла адаптироваться, не смогла выжить. По всем законам истории, она должна была бы изучать их как урок, как предупреждение. Но вместо этого она скорбит. Какая ересь.
Человечество из разных миров реагировало сложно и противоречиво. Многие были тронуты до слез — видеть, как другой разумный вид так глубоко, так искренне оплакивает людей, было… исцеляющим. Доказательством, что человечество что-то значило. Что их помнят. Что их смерть не была безразличной вселенной.
Но другие чувствовали странную горечь.
— Почему кальмары плачут над мертвыми людьми больше, чем живые люди плачут над живыми людьми? — спрашивали они. — Почему существа из другой вселенной чувствуют больше ответственности за людей, которых никогда не знали, чем мы чувствуем за наших современников?
— Она винит себя за то, что не родилась раньше, — говорила женщина, пережившая геноцид. — Но я родилась вовремя. Я была жива, когда убивали мой народ. И я ничего не сделала. Кто из нас несет большую вину?
Эльфы из разных фэнтезийных миров понимали лучше других. Они были долгоживущими. Они видели,