Дверь мне открыла дородная дама с очень светлыми волосами и фарфорово-бледным лицом, я мгновенно узнала в ней ту загадочную женщину, которую искала, хотя раньше ни разу не видела ее во плоти [плоти, надо сказать, было с избытком), только на черно-белой фотографии в окружении толпы. Передо мной стояла Аделаида Кристен, и я испытала огромное облегчение, приправленное капелькой тревоги.
Она заговорила со мной по-немецки, но я прервала ее жестом и представилась на своем языке. А когда Аделаида снова обратилась ко мне на своем, я поняла, что задача будет не такой простой, как мне казалось.
– Вы не знаете французского? – озадаченно уточнила я.
– Франсуськи – найн, – отозвалась она.
– Но вы же несколько месяцев проработали во Франции, в городе М.!
– Ах, М.! – воскликнула она и заулыбалась. – Es ist eine so schöne Stadt! Sie sind aus M.? Kommen Sie bitte herein! [15]
Аделаида отступила на шаг, и я догадалась, что она приглашает меня войти – на мой взгляд, это было весьма любезно с ее стороны и совершенно неблагоразумно, учитывая, что она понятия не имела о моих намерениях. Я, тем не менее, вошла, подумав, что придется упростить изначальный план, поскольку воплотить в жизнь придуманный мною разговор будет невозможно.
Хозяйка проводила меня в гостиную, заставила сесть на диван и куда-то исчезла. Вернулась она через минуту с кофейником и двумя чашками на подносе:
– Möchten Sie? [16]
– Да, спасибо.
Я не большая любительница кофе, но мне пришло в голову, что совместное кофепитие поможет установить душевную атмосферу, в которой общение пойдет более гладко.
Она налила мне полную чашку, себе тоже, уселась напротив в кресло с кружевной накидкой и сделала несколько глотков, поглядывая на меня поверх чашки. Я догадалась, что она ждет, когда же я расскажу ей о цели своего визита. Это была моя прямая обязанность, ведь она впустила к себе незнакомку, да еще угощала ее кофе. Немецкое гостеприимство, кстати, сильно прибавило в моих глазах.
– Я располагаю сведениями, которые позволяют заключить, что вы работали в городе М. на одну французскую семью. Вы ухаживали за пожилым человеком. Я бы хотела узнать его имя.
Аделаида продолжала молча на меня смотреть, потягивая кофе. Она каждый раз дула в чашку, чтобы охладить напиток, потом делала глоток. И не отводила от меня взгляда ни на секунду. На мой вопрос она так и не ответила.
– Вы покинули свое место работы во Франции двадцать шестого декабря и вернулись в Гамбург.
Почему?
Она сделала мне знак подождать, встала и снова исчезла. Я услышала, как хлопнула входная дверь, заскрипели ступеньки. Аделаида не поняла ни единого слова из того, о чем я ее спрашивала, и наверняка отправилась за кем-нибудь, кто сможет переводить.
Я встала с чашкой в руках и прошлась по гостиной. На этажерке стояла фотография Аделаиды, снятая, когда она была моложе. Ее взгляд, белая кожа и светлые кудряшки совсем не изменились. Молодая Аделаида на снимке ела землянику и улыбалась. Рядом стоял портрет мужчины и женщины – вероятно, ее родителей. В комнате был книжный шкаф, заполненный изданиями на немецком. Я узнала несколько имен: Гёте, Виктор Гюго. Пролистала том под названием Die Elenden и подумала, что, должно быть, держу в руках перевод «Отверженных», потому что в тексте мой взгляд выхватил слова Inspektor Javert [17], а это, несомненно, был не кто иной, как заклятый враг Жана Вальжана.
Аделаида вернулась, когда я уже собиралась продолжить обход квартиры и осмотреть другие комнаты. К моему великому изумлению, она никого с собой не привела, зато в руках у нее была коробка с бисквитами, купленная, видимо, только что в булочной на углу. От горького разочарования меня не спасло даже это печенье – отменное на вкус, надо признать. На проснувшейся было надежде получить объяснение ее спешного отъезда из Франции пришлось поставить крест.
– Я адвокат, – вздохнула я. – По моему глубокому убеждению, человек, которого вы опекали в городе М., является единственным свидетелем убийства на площади.
Она покивала мне с милой улыбкой (знак того, что действительно ничего не поняла) и предложила еще один бисквит, который я приняла и сжевала в полном отчаянии.
А потом я вдруг вспомнила, что взяла с собой фотографии, и надежда затеплилась вновь. Поспешно достала снимки из сумочки, разложила их на журнальном столике между нами и указала пальцем на лицо, обведенное в кружок.
Аделаида ахнула от удивления:
– Aber das bin ja ich! [18]
– Это вы.
– Das bin ich! – повторила она. – Am ersten Weihnachtstag! [19]
– Мне нужно знать, кто был вот здесь. – Я постучала пальцем по черному зонту перед ней.
– Herr Basile! [20] – воскликнула Аделаида, и я поняла, что моя миссия, рискованная и поначалу сомнительная, все-таки увенчалась успехом.
– Базиль? – переспросила я.
Она радостно закивала, будто обрела старого друга.
– Базиль… а фамилия?
– Ja, Basile. Herr Basile [21].
– Герр Базиль, – повторила я. – Ладно… – И указала пальцем на нее. – Аделаида Кристен, – произнесла я отчетливо, сделав акцент на фамилию, а затем опять постучала по фотографии: – Базиль…
– Бонито!
«Бинго!» – возликовала я, схватила лист бумаги и написала: «Базиль Боннито». Она отобрала у меня карандаш и исправила ошибку.
– «Бонито», с одной «н»? – уточнила я.
Она кивнула.
– Базиль Бонито – тот самый господин, за которым вы ухаживали как сиделка?
Аделаида снова закивала, счастливая не меньше, чем я, но оттого, что снова обрела человека, который, видимо, был дорог ее сердцу. Я своим визитом напомнила ей о Франции, о приятных моментах, пережитых там в то время, когда она заботилась о месье Бонито.
А я между тем сделала большой шаг в расследовании. Теперь у меня были имя и фамилия свидетеля, и я знала, что он живет в городе М. Все самое трудное было сделано, найти этого человека теперь будет легче легкого.
По дороге домой я не могла отвлечься от мыслей о Мишеле. С одной стороны, он должен был вызывать у меня отвращение из-за своей лжи и былой любви к Розе. С другой, невозможно было забыть его улыбку, руки, глаза, не думать о том, что он отказался от жизни в Яунде ради чужой страны, которая его не заслуживала,