А Тишка, если станет сидеть дома один-одинешенек с утра и до вечера, затоскует. И кормить я его вовремя не смогу – мало ли что на службе стрясется? Дорога – совсем не страшно, возьмет для него корзинку, тряпками и соломой застелет. К новому дому котенку все равно скоро придется привыкать, пусть тренируется.
Что уж поделать, если Наталья не доверила Тишку? Остается смириться и вести домашнее хозяйство самому.
Пытаться готовить в огнедышащей русской печи, где впору выплавлять сталь или чугун, я даже не собирался. Припомнился мультик про Вовку в тридесятом царстве, который пек пироги. Подозреваю, что у меня вышло бы нечто похожее. Придется обходиться без хозяйской стряпни.
Я человек простой, без затей. С самоварами управляться научился – хоть с большим, хоть с «эгоистом», так что позавтракаю чайком с бутербродами, могу даже с вечера вареных яиц приготовить – в том смысле, что заранее прикупить их в кухмистерской, потому что варить яйца в печке я тоже бы не рискнул. Говорят, имеется способ печь яйца в раскаленном песке, но за песком придется идти на речку… А где его потом раскалять?
С завтраком как-нибудь, а пообедать-поужинать могу хоть в трактире, хоть в ресторане.
Но кроме еды, русская печь должна согревать жилище. Все-таки я не Фритьоф Нансен. Великий путешественник, если верить его биографам, обожал холод и не позволял топить в своем кабинете. Но я люблю, если в доме тепло, и тренироваться к походу на Северный полюс не собираюсь. К тому же, как говорят бывалые люди, с которыми я совершенно согласен, к холоду привыкнуть невозможно.
Был абсолютно уверен, что с русской печкой как-нибудь да управлюсь. Не сложнее, чем с автомобилем или с компьютером. Видел, как Наталья укладывает дрова колодцем, открывает печную заслонку и поджигает.
Вчера утром, когда внутри дома температура приблизилась к той, что любил Нансен (почему в прошедшем времени говорю, если он еще жив?), я решил протопить печь.
Все сделал, как надо. Дрова заготовил с вечера, чтобы утром не мучиться, выдвинул заслонку, поджег. Но почему-то дым повалил не вверх, не в трубу, как ему и положено, а в кухню, а потом вылез на улицу.
В общем, позор джунглям. Оказывается, кроме заслонки, следовало открыть небольшую дверцу, что на кожухе (про кожух у пулемета слышал, про кожух у печки – нет), и сдвинуть крышку, именуемую вьюшкой!
Конечно, нужно во всем искать положительные стороны. В данном случае я проверил взаимовыручку. Честь и хвала соседям, решившим, что в доме вдовы Селивановой случился пожар. Учуяли дым и сразу же прибежали на помощь. Что бы я без них делал?
Но отрицательного все-таки больше. Сегодня утром соседка, которая Мария Ивановна, пытавшаяся оттяпать аршин огорода Натальи, постучала в окно, разбудив меня в четыре часа, предлагая растопить печь. А в пять разбудил другой сосед – дескать, а почему дым из трубы не валит, не требуется ли помощь?
Вот так вот, блин. Пришлось вставать, растапливать печку, потом досыпать.
Череповец – город маленький, слухи распространяются быстро. Сослуживцы с самого утра заглядывали в кабинет, предлагая свои услуги, готовы и сами научить, как растапливать печь, или прислугу послать, чтобы организовать ликбез, на улице останавливают какие-то бабы – дескать, кухарка вам не нужна?
Кажется, повеселил я город Череповец.
Мне и так стыдно, что сел в лужу, а теперь еще и исправник подначивать принялся.
– Василий Яковлевич, хоть вы не подкалывайте! – едва не завыл я. – Я вас за своего друга считаю, а вы издеваетесь, как не знаю кто…
Абрютин, зараза такая, расхохотался в голос. Отхохотавшись, утер слезы и сказал:
– Я вас на ужин хотел позвать. Супруга, когда услышала о ваших мытарствах, смеяться не стала, расстроилась – дескать, если хозяйка уехала, Иван Александрович ходит голодным. Приказала – дескать, приглашай господина следователя хоть на обед, а хоть и на ужин. Так что милости просим. Даже готовы взять вас на постой, пока ваша хозяйка не вернется. Место у нас есть, комната сына свободной стоит.
Сын Василия Яковлевича, как я знал, учится в Вологодской мужской гимназии, хотя, казалось бы, положено учиться в Новгороде. Но от Череповца до Новгорода триста верст с лишним, а до Вологды только сто. Поэтому родители стараются посылать детей учиться именно в Вологду. Так и дешевле выходит, и навестить ребенка гораздо проще, нежели в губернском центре.
Предложение Абрютина меня растрогало. Становиться на постой я к нему, разумеется, не стану – проще переехать в гостиницу, чтобы не стеснять людей, но поужинать обязательно зайду.
– Не переживайте вы так, Иван Александрович, – принялся утешать меня исправник. – Может, это и хорошо, что так получилось?
– А чего тут хорошего-то? – пробурчал я. – Ладно бы что-то страшное сделал, а тут глупость.
– Так это и хорошо, что глупость сделали. – усмехнулся Василий Яковлевич. – Иначе вы у нас какой-то правильный получаетесь. Трудитесь не покладая рук, службу несете исправно. Вон сколько из-за вас шума и по отцеубийце, и по «Англетеру». Раскопал, дорылся до глубины. Молодец, конечно. Но человек вы еще молодой, вам бы положено хоть какие-то глупости совершать. А так, ни пьяным вас ни разу никто не видел, ни с девками непотребными не замечены. С невестой, как полагается, за ручку держитесь, улыбаетесь. Куда годится? Уважают вас в городе, не без этого, но смотрят настороженно. А так, вроде и ерунда, но хоть на человека стали похожи, а не на статую.
В кабинет к исправнику явился пристав Ухтомский. Поздоровавшись с нами, поручкавшись, смущенно сказал:
– Иван Александрович, если настроение и желание будет – к нам заходите. У нас с хозяйкой все попросту, щи да каша, но супруга пироги замечательные печет, мы гостю рады будем, а вы сыты. А парни мои говорят – надо будет, жен пошлем, чтобы господину следователю печь протопить да хоть бы сварить что-нибудь.
Нет, застрелюсь. Приду домой, протоплю печь, выберу ухват подлиннее.
Глава двадцать третья
Подлости по переписке
Правильно говорили, что девятнадцатый век – век писем. Эпистолярный век. Впрочем, нечто подобное говорили и про восемнадцатый. Или ошибаюсь? Но я в восемнадцатом веке не жил.
Я привык к письмам, которые присылали мои родители, аккуратно на них отвечаю. Неожиданно пришел к выводу, что в бумажных письмах имеется своя прелесть. Да, они страдают многословием, в отличие от «писем», которые отправляются по электронной почте, зато в них вкладывается часть души человека и его настроения.
Но