- Будут и другие завоевания, будут и другие дни славы, - произнесла она.
Он не ответил. Она говорила ему это ежедневно, стараясь умиротворить его жестокость, льстя его честолюбию. Даже если ее глаза выдавали ложь.
Он провел пальцами по усам, кончики которых заостренно выступали за линию челюсти.
- Ты не одобряешь того, что случилось, правда, мышка?
- Война - не мое дело, - ответила она, одарив его соблазнительным взглядом. - Я всего лишь женщина.
Йемура рассмеялся. Ах, если бы ты была лишь этим, моя мышка.
- Ты - женщина, которой приказано высказать свое мнение.
- И каковы последствия?
Он нахмурился.
- Говори, мышка.
Отблески костра играли на ее оливковой коже.
- Что я скажу тебе, мастер-солдат? Завоеватель и покоритель многих народов... - в ее глазах сгустилась тьма. - В деревне, где я родилась, существовало поверье, которого никто не смел игнорировать: причиненный тобой вред вернется к тебе десятикратно в твои последние часы.
Йемура стиснул зубы. Язычница. Что она может знать о судьбе? Кости брошены давно. С детства его учили лишь одному - побеждать. Он не был ни фермером, ни ремесленником, ни крестьянином. Он был воином. Еще до первых шагов слился с лошадью. В юности научился пасти скот, охотиться, постиг воинское кредо: "Сила всегда права". Он был сыном степи, кровным представителем своего народа. Он не страшился ни людей, ни богов - лишь Великого Хана. Монголы, татары, гунны, сянь-пеи, туркмены, хунну - все племена, что поднимались из небытия, становились единым вихрем, сметающим города. Их удел - скакать, стрелять, крушить. Иного пути не существовало.
Он осушил еще одну чашу айрага. Хулгана никогда не поймет его амбиций. Сейчас он командует сотней, но однажды станет во главе тысячи, а затем тьмы в десять тысяч. И это лишь начало. В глубине черного, яростного сердца он мечтал стать новым Аттилой, объединить Восток, пронестись не только через Великую стену, но и в самое сердце Европы.
- Ах, мышка, ты хочешь, чтобы я умер от старости, как свинья в соломе, лишился законного места среди воинов великого ханства? - oн говорил с терпимостью, которая была ему несвойственна. - Ты скорбишь о смерти этих жалких людей, как древняя карга, ворожащая на костях. Но разве не моя судьба - убивать?
Хулгана не ответила. Раз он так сказал, значит, так и будет. Но он видел: она не верит. Более того, она смотрела на него с жалостью. И это раздражало его.
Допив айраг, он облачился в доспехи, затянул перевязи, заткнул меч за пояс и покинул юрту, не оглянувшись.
Хулгана молча смотрела ему вслед. Жалость в ее глазах сменилась отвращением.
* * *
Монголы были величайшими всадниками, смертоносными конными воинами, когда-либо пронесшимися по бескрайним азиатским степям. В этом убедились сопливые крестьяне Хорта, когда в деревню ворвались войска Йемура.
Около пятидесяти женщин и детей согнали на деревенскую площадь, словно скот, выставленный на аукцион. Вокруг них, как хищники, окружившие добычу, кружили монгольские лучники, осыпая пленников криками, издевательским улюлюканьем и кровавыми клятвами Великому Xану. Люди и лошади были закованы в чешуйчатую черную кожу, сверкавшую в солнечных лучах. И хотя перед ними не было вооруженного противника, лучники действовали, будто сражались с закаленной в битвах армией - они напирали, тесня, загоняли жертву в смертельное кольцо.
Подобно своим хозяевам, их кони были невысокими, но крепкими, необузданными, выведенными для войны. Лучники скакали на полной скорости, стоя в стременах, направляя скакунов одними коленями. В кожаных колчанах за спинами они несли по шестьдесят стрел - и когда деревня взорвалась мольбами о пощаде, луки взметнулись вверх. Раздался гулкий свист - первый залп, второй, третий...
Смерть обрушилась на несчастных дождем из стали. Острые наконечники пробивали черепа, рассыпая розоватую мозговую массу. Они разрывали грудные клетки, вспарывали животы, впивались в глазницы. Вскоре крики сменились хрипами, тела корчились в одной общей луже крови и анатомических выделений. Лишь немногие стрелы не достигли цели, но и они вскоре нашли свою жертву.
И тогда лучники бросились вперед. Они набросились на поверженных, выхватывая роговые ножи. Горло за горлом перерезалось без колебаний, с той же холодной безжалостностью, с какой рубят старую веревку. Не было разницы между пятидесятилетней служанкой и пятилетним ребенком - перед лицом смерти все были равны.
* * *
С двумя охранниками Йемура направился к юрте провидицы - кама, шаманки, способной постичь самую суть вещей. Ее звали Фатима, и она была удаганом - женщиной-прорицательницей, владевшей древними ритуалами и мистическими практиками. Она говорила с духами умерших, устраивала конгрессы с устрашающими элементалями Земли и Неба, была одной из самых доверенных советников Йемуры. Он полагался на нее не только в пророчествах, но и в исцелении больных, в советах по военным и политическим вопросам.
Внутри ее шатра царил полумрак. Свет скупых свечей отбрасывал дрожащие тени на стены, воздух был густ от запахов благовоний и экзотических специй. Вокруг теснились сундуки с сушеными травами и сосуды с таинственными жидкостями, коробки, наполненные засушенными насекомыми, и закупоренные бутылки с пеплом крематориев. На нитях из кишок болтались окаменевшие птицы, обезьяны и грызуны. В клетках шипели ядовитые змеи, которых она использовала для гаданий и приготовления смертоносного могайн хоран - яда для стрел, особенно из яда степной гадюки.
- Ты пришел за истиной, господин Йемура? - спросила она шелковистым голосом. - Тогда садись рядом, и мы начнем.
Он стянул доспехи, снял шлем и оружие, остался в мягких шелках и шерсти, затем опустился на ковер напротив нее. Фатима достала из жестяной банки густой бальзам и провела им по его лбу. Кожа мгновенно запылала от жара. Ему не нравилось это место. Он знал многих шаманов, которые говорили своим хозяевам лишь то, что те желали услышать. Но Фатима была иной. Она говорила правду - какой бы мрачной она ни была, и всегда оказывалась права.
Она смотрела в огонь, в то время как пот струился по его лицу. В юрте было душно и тесно, словно воздух сжимал его грудь, но она оставалась невозмутимой. Черная абайя - длинный тяжелый плащ - полностью скрывала ее тело. Видны были лишь глаза - черные, как полночь, и пронзительные, как клыки кобры.
Он знал о ней немногое, кроме того, что она происходила из древнего рода камов и была взята в