— Между прочим, Клай, тебя ждут. Именно тебя. Наши, судя по всему, товарищи и союзники.
— Говоришь так, будто там целая толпа, — удивился я.
— Ну… не толпа, но… начать с того, что там твой ручной щелкопёр, а с ним — полдюжины его приятелей и коллег, — Индар не очень одобрял, но не до степени, когда уже хочется перестать язвить и начать всерьёз ругаться. — Они прибыли, получив срочную телеграмму из Ельников. О том, что сгорел знаменитый замок дома Тумана. Родовое гнездо мессира будущего регента. Что с ними делать — ума не приложу.
— Я тоже, — сказал я честно.
— Поэтому я и велел им дождаться тебя, — сказал Индар хмуро. — Нам нужно решить, что именно врать.
— Может, правду скажем?
— Что Нагберт — чернокнижник, резидент Святой Земли и собирался скормить демонам принца? Ну, это их обрадует…
— Обрадует⁈
— Тиражи представляешь?
Я сел. Мне хотелось обхватить голову руками, даже об стену ею побиться. Мы уже тому же Ликстону и его банде показывали Рэдерика с собачкой и бантиком и рассказывали, что прекраснейший мессир Нагберт будет регентом. Мы сами им это рассказывали!
А, в дым, в прах, в кишки!
— Ещё не всё, — сказал Индар. — Тут, в гостиной, какой-то франтик, простец, смазливый ягнёночек, которому зачем-то необходимо с тобой поговорить. Гурд из дома Брусники, барон Краснопольский… на странные мысли наводит. Шляются по Резиденции всякие… с двойным дном. И проводили же его бравые гвардейцы Норфина… Из-за того, что он к тебе рвался, не иначе. Ты авторитетен.
— А на какие мысли наводит? — спросил я.
Схватился за этого Гурда, как за соломинку.
— Парень как минимум не боится фарфора, — сказал Индар, делая тот странный жест, который у нас обозначает «пожал плечами». — Для перелесского простеца — большая редкость. Ты знаешь, что подельники твоего писаки выдавали в войну в своих газетёнках? Описывали фарфоровых, не жалея огня и красок. Демон на таком фоне выглядел бы довольно симпатично.
— Так, — сказал я. — Сначала пообщаемся с ним. Газетёры подождут.
Барн вышел, чтобы отправить за Гурдом лакея. Распоряжался уже как заправский камергер — и я подумал, что он точно не пропадёт. Деревенские ребята легко привыкают к самым странным обстоятельствам и умеют выживать.
— Щас придёт, — сообщил Барн, вернувшись. — А про Нагберта вы б, мессиры, просто сказали: мол, обманул нас, гадина. Сам прикинулся хорошеньким, а сам удумал демона в своём замке вызывать. Вот замок-то и спалил, а сам сбежал.
— Ну да, — сказал Рэдерик. — Правильно. Это ведь даже почти не враньё, да, мессир Клай? Он ведь правда прикинулся, что за нас, а сам хотел… вот это сделать со мной… И демона он вызвал, правда. И даже ещё раньше вызывал. Давайте так и скажем.
— Спелись, — усмехнулся Индар.
— Но звучит-то логично, — сказал я. — Скажем: хотел прибрать к рукам не только королевскую казну, но и банки. Напугал банкиров проклятиями — и договаривался с адом, как это надёжнее сделать. Если что — ведь и банкиры подтвердят.
— Заливаешься, как соловей по весне, — хмыкнул Индар. — Но… пожалуй. Всё равно не придумаем ничего умнее. Да и не нужно: если врать как-то сложно и умно — во-первых, вряд ли со всеми договоримся, чтобы они нам складно подпевали, а во-вторых, народ, так сказать, не поймёт. Надо проще, короче. Очень кратко, очень чётко: клялся своими предками, впрямь блистательными, что оставил чернокнижие, обещал помощь, но предал принца и снова связался с адом. Точка. А мы — благородные идиоты, народ таких любит.
— Принц — мальчик ещё, — сказал Барн. — Кто его не знает — поверит, что обмануть его легко.
Рэдерик уже привычно привалился к его боку.
— Я даже ещё раз надену ту рубашку с бантиком, если надо, — сказал он. — Потому что я глупая деточка.
И хихикнул. Барн погладил его по голове, как младшего братишку. Никакой субординации в их отношениях не будет никогда, подумал я.
В этот момент лакей распахнул дверь и объявил:
— Мессир Гурд из дома Брусники, барон Краснопольский.
Я его увидел и сразу понял, что Индар имел в виду под «двойным дном».
У Гурда был тот типаж, который девицы называют «ах, какой хорошенький», — и он честно сделал всё возможное, чтобы это было как можно заметнее и как можно отвратительнее. Он носил завитой похабный чубчик, цветной платочек, очень дорогой костюм и перчатки со шнурочками «цвета сливочного мороженого». И походка развинченная. Шансонеточный «котик», барончик из диванных франтиков. Если бы не взгляд.
Глаза фронтовика. Да не просто фронтовика, а парня, который несколько месяцев не вылезал из страшных передряг и ухитрился уцелеть. И милой улыбочкой он пытается как-то спрятать этот взгляд, замаскировать.
Интересный.
— Здравствуйте, мессир, — сказал Рэдерик вежливо.
А он Рэдерика не ожидал здесь увидеть — и на нас с Индаром взглянул вопросительно. Этот вопросительный взгляд тоже выдавал… нашего. Это, выходит, он у фарфора спрашивал взглядом, можно ли верить мальчишке. Сильно.
Но паузы в разговоре из-за взгляда Гурд не сделал. Отдал светский поклон и сказал:
— Доброе утро, принц. Искренне рад видеть вас живым и здоровым.
— Вы хотели со мной поговорить, так говорите, — сказал я. — Здесь у нас Малый Совет почти в полном составе, самый близкий круг будущего государя Перелесья. И мы знаем почти всё. Надеюсь, сможем ответить, если у вас есть вопросы.
— Но вы же, — Гурд скользнул взглядом с меня на Индара, потом на Лорину, фарфор и фарфор, ага, — вы же прибережцы, не так ли?
— Только мы с леди, — сказал я. — Мессир Индар из дома Сирени — перелесец. Видимо, он станет регентом вместо мессира Нагберта, который сбежал.
Гурд очень старался держать себя в руках, но всё равно заметно выдохнул.
— Видите ли, — сказал он, очень тщательно подбирая слова, — я отчасти представляю… в общем, все мои знакомые, тот круг, который тяжело назвать высшим светом, но всё же… это люди, которые, как могли, служили короне… очень встревожены происходящими событиями. Печально уже думать, что всё кончилось, и вдруг сообразить, что начинается снова…
— Погромы? — спросил Индар.
— Мы не имеем отношения к… — Гурд замялся. — Как это называется сейчас, мессиры? При покойном Рандольфе это называлось «оккультным талантом», когда маршал Норфин объявил себя диктатором, это называли «чернокнижием»… Мессир Нагберт, сколько я помню, называл это «одарённостью и избранностью». Как это называется сейчас?
— Называйте, как вам удобно, — сказал я. — У нас на побережье это называется Даром, да. Хотя… мне кажется, тут немного другой оттенок смысла.
— Горожане встревожены, — сказал Индар. — Это понятно. А чем конкретно?
— «Сойка» принесла на хвосте, что Ельниках