Пушкина не беспокоили биографические ошибки, ему была важна сама идея рода, аристократической прописки, принадлежность к партии шестисотлетнего дворянства. Род обеспечивает человеку то, чего купить невозможно: законное место в истории. Главное политологическое сочинение Пушкина – “Сказка о рыбаке и рыбке” – написана в 1833 году, и в ней содержится важнейший эпизод. Старик, поймавший золотую рыбку, выполняет одно за другим требования властной Старухи: добывает новое корыто, хорошую избу. И это все терпимо, пока Старуха не выказывает претензию на родовитое дворянство: “Не хочу быть черной крестьянкой, / Хочу быть столбовою дворянкой”. Столбовое дворянство – старинное, проверенное веками, задним числом записаться в него невозможно, а если можно, значит, ты владеешь тайной управления прошлым. Отныне путь Старухи предопределен: она стремится к власти. Для начала – политической (“хочу быть вольною царицей”), затем – духовной. В рукописи Старуха превращалась в Римскую папу:
Воротился старик к старухе,
Перед ним монастырь латынский,
На стенах латынские монахи
Поют латынскую обедню.
Перед ним вавилонская башня.
На самой на верхней на макушке
Сидит его старая старуха.
На старухе сарачинская шапка,
На шапке венец латынский,
На венце тонкая спица,
На спице Строфилус птица.
А получив “венец латынский”, Старуха покушается на полномочия “владычицы морской”. И, конечно, возвращается к разбитому корыту.
2. Без пяти минут Петрович
Пушкин был столбовым дворянином. Он прописан в большой истории по обеим линиям.
Семья владетельного князя из Абиссинии, нынешней Эфиопии, с некоторой натяжкой возводила свое происхождение к великому карфагенскому полководцу Ганнибалу. (На излете XX века распространилась камерунская версия происхождения Ганнибалов, но большинство исследователей в нее не верит.) Князь участвовал в “налоговом восстании” вассалов против Оттоманской империи; в наказание его сын, тоже Ганнибал, был вывезен в Стамбул и жил в султанском серале, когда о его существовании узнал российский император и писал к своему посланнику, чтоб он прислал ему “Арапчинка с хорошими способностями”.
Впоследствии Пётр стал крестным Абрама (Ибрагима) и дал ему отчество – Петрович. Так что Пушкины и Ганнибалы были почти Рюриковичи и без пяти минут Петровичи.
Абрам сделал отличную карьеру. Но первую жену-гречанку, пойманную на измене, бил смертным боем и держал взаперти на голодном пайке: в отличие от сюжета со Львом Александровичем, тут рассказ правдив. Зато ладил со второй женой, Христиной-Региной фон Шёберг, в общей сложности у него было двенадцать детей. Один из них – пушкинский дедушка Осип Абрамович. Не столь выдающийся, но такой же безудержный, он объявил одну жену умершей и женился на другой; обе подали на него в суд. Как двоеженец он попал под церковную епитимью и должен был отправиться на год в монастырь. Но благодаря заступничеству куда более успешного брата получил право искупить бытовое преступление флотской службой. Знакомый сюжет.
3. Чему нас учат семья и школа
Не случайно настоящим домом, политической школой, священным Отечеством стал для Пушкина Царскосельский лицей. Задуманный для державных нужд, а не для поэтических досугов. Гениальный прожектер Михаил Сперанский собирался совершить великую бюрократическую революцию и отводил лицею роль поставщика лояльных кадров для реформ. Царь не возражал.
Сперанский понимал, что российский опыт перемен в гражданском образовании печален; у кого бы ни заимствовали практики: у греков, поляков, голландцев – результат получался сомнительный. С военным, военно-морским, инженерно-военным худо-бедно что-то получалось, а со светским и мирным – никак. Но не забудем, что лицей был связан с тайным планом будущей войны. Именно в лицейском 1810 году полководец Барклай де Толли был назначен военным министром и подал записку “О защите западных пределов России” о неизбежности оборонительной войны. 2 марта 1810-го Записка была высочайше одобрена, а через полгода подписан другой указ, об учреждении элитарного учебного заведения. С очевидной целью: вовлечь детей из хороших семей в новую образовательную среду, вырастить мыслителей и практиков послевоенной России.
Поэтому лицей, приравненный к университету, расположили в “царской зоне”: в перестроенном флигеле, который был соединен с Екатерининским дворцом крытым переходом. Император собирался сделать лицеистами своих младших братьев – Николая и Михаила. И до поры до времени спорил с императрицей-матерью, которую возмущал его избыточный демократизм.
Правила были предельно простыми: новый курс набирается раз в три года, обучение длится шесть лет. Мальчики-лицеисты изымаются из косной семейной среды, свидания крайне редки. Причина скорей медицинская: чтобы дети меньше заражались в путешествиях; но также воспитательная: государственник не может эмоционально зависеть от родителей. Семья = Лицей = Держава. Аскетичные условия лицейской жизни – все эти железные кровати, крошечные келейки, казарменные одеяла и семичасовой учебный день – тоже были частью плана. Афинские цели, спартанские методы – все как полагается в военно-политической утопии.
К сожалению, обеспечить контроль не всегда удавалось: в обслугу попадали мутные персонажи; один из лицейских “дядек”, что-то среднее между денщиком и тьютором, по фамилии Сазонов, оказался серийным убийцей. Он совершал нападения в окрестностях лицея, перерезал горло; на его счету было шесть или семь жертв. Страшно подумать, что могло произойти в палате лазарета, возле которой Сазонов дежурил по ночам, в том числе охраняя покой заболевшего Пушкина.
Заутра с свечкой грошевою
Явлюсь пред образом святым.
Мой друг! остался я живым,
Но был уж смерти под косою:
Сазонов был моим слугою,
А Пешель – лекарем моим.
(Пешелем звали лицейского доктора.)
Предметы, согласно учебной программе Сперанского, делились на “разряды”, с явным перекосом в сторону наук общественных. Изящные искусства и словесность заявлены – что было радикальным исключением из общих школьных практик, – и все-таки опорными лицейскими учителями считались не словесники и рисовальщики, а политический философ Александр Галич и адъюнкт-профессор нравственных наук Александр Куницын, чей лицейский курс вобрал в себя двенадцать предметов, никак не связанных с эстетикой, но аккуратно вовлекающих в политику.
Почему же в лицее начисто отсутствовал армейский дух? Хотя перспектива военной карьеры просматривалась? Почему и первый, и второй, и третий лицейские директора были по сути гражданскими, а надзирателями – люди без погон? Потому что военный проект Александра Первого, победа в “скифской войне”, был условием мирного замысла, а не целью. Победим Бонапарта – кто сможет возразить против радикальных перемен внутри империи? Начнем радикальные реформы – кто бросит камень в молодых исполнителей царской воли? Дети, становитесь лицеистами, и да будет вам мир. Но сначала, как положено, война.
4. Перемена участи
В