Я открыл капот. Там стоял легендарный 4A-GE. «Твинкам».
— Она на ходу? — спросил я.
— Не знаю. Она стояла здесь пять лет. Отец заболел и больше не ездил.
Танака уже разматывал лебедку эвакуатора. Он был человеком дела: приехал — грузи.
— Подождите, — сказал я Танаке. — Не надо лебедкой. Мы можем повредить бампер. Давайте вытолкаем.
Я посмотрел на Мику.
— Поможешь рулить?
Она кивнула и села за руль.
Мы с Танакой уперлись в багажник. Машина, скрипнув тормозами, неохотно покатилась на солнечный свет.
Когда солнце осветило кузов, я увидел, что под слоем пыли краска в идеальном состоянии. Ни ржавчины, ни вмятин. Это была капсула времени.
— Жаль, — сказал я, цепляя крюки на платформе эвакуатора. — Эту машину нужно в музей или на трек, а не под пресс.
Мику стояла рядом, скрестив руки на груди. Она смотрела на «Короллу» так, будто прощалась с членом семьи.
— Вы разбираетесь в машинах? — спросила она вдруг.
— Немного. В прошлой жизни.
— Вы не похожи на японца, но говорите хорошо.
— Моя мать японка. Я из России.
— Россия… — она задумчиво произнесла это слово. — Это далеко и холодно. Как вы оказались здесь, на свалке?
Вопрос застал меня врасплох. Я посмотрел ей в глаза. В них не было осуждения, только любопытство.
— Совершил ошибку, — честно ответил я. — Большую ошибку. Теперь исправляю.
Танака посигналил. Пора ехать.
Я вытер руки тряпкой.
— Спасибо, Мику-сан.
— Вам спасибо, что были аккуратны с ней, — она достала из кармана что-то маленькое. Это был брелок. Старый, потертый поршень на цепочке. — Это висело на ключах. Возьмите. Может, принесет удачу. Машина уезжает, пусть хоть это останется у того, кто понимает.
Я взял брелок. Металл был теплым от её руки.
— Я постараюсь, чтобы её не распилили сразу, — пообещал я. — Может, кто-то купит целиком.
Мы сели в эвакуатор. Я смотрел в зеркало заднего вида, как Мику стоит у ворот и машет рукой. Маленькая фигурка на фоне старого дома.
Всю обратную дорогу я сжимал в руке брелок-поршень.
Кеничи убьет меня, если я скажу ему не разбирать эту машину. Но я должен попробовать.
Когда мы вернулись на базу, был уже полдень.
Кеничи вышел, осмотрел «Хачироку».
— Кузов живой, — хмыкнул он. — Мотор на запчасти, кузов порежем на четверти. Морда уйдет дорого дрифтерам, они вечно бьются.
— Дядя, — я подошел к нему. — Не режь её.
Кеничи удивленно поднял брови.
— Что?
— Она целая. Это кощунство. Давай я отмою её, попробую завести. Мы продадим её целиком дороже. Как классику.
Кеничи постучал тростью по колесу. Он был бизнесменом.
— Если она не заведется — я потеряю время.
— Дай мне два дня. Я буду заниматься ей в свободное время.
— У тебя нет свободного времени, ты собираешь свой хлам, — напомнил он.
— Я успею. И то, и другое.
Кеничи прищурился.
— Хорошо. Но если через два дня мотор не заурчит — я лично распилю её болгаркой у тебя на глазах. И твою Мазду тоже.
Я выдохнул.
Два дня. Две машины. И одна девушка, образ которой почему-то застрял у меня в голове крепче, чем прикипевшая гайка.
Глава 3. Искра
Две недели превратились в размытое пятно из масла, кофеина и боли в спине.
Я спал по три часа в сутки.
Днем — работа на разборке. Кеничи не давал поблажек. Я таскал двигатели, срезал стекла, сортировал подвеску.
Вечером, когда солнце садилось, я занимался AE86 Мику, я мысленно называл машину её именем. Я заменил свечи, промыл топливную систему, поменял масло. На второй день старый 4A-GE чихнул, плюнул облаком сажи и завелся. Ровно, четко. Кеничи, услышав звук, вышел из офиса, послушал минуту, кивнул и повесил на стекло табличку «FOR SALE. Rare condition». Он не распилил её. Я победил.
Но настоящая битва начиналась ночью.
Когда дядя выключал свет в своем домике, я крался в дальний ангар к своей RX-7.
Сборка ротора из хлама — это как собирать часовой механизм в боксерских перчатках. Я нашел старые, но живые апексы от мотора Cosmo. Подточил их вручную на наждаке, выводя зазор до микронов. Собрал «бутерброд» из статоров и роторов. Стянул болтами с нужным моментом. Установил турбину, которую мне «подарил» тот случай с Рю. Сварил выхлоп из кусков труб от грузовика — прямой, грубый, выходящий в бок перед задним колесом. Кузов оставался ужасным. Разноцветный, мятый. Но под капотом теперь билось новое сердце.
Наступила пятница.
Ночь была душной. Гроза ходила где-то рядом, воздух был наэлектризован. Я стоял перед открытым капотом Мазды. Всё подключено. Масло залито. Антифриз, слитый с трех разных машин в системе. Аккумулятор я «одолжил» с погрузчика.
Момент истины.
Если я ошибся при сборке — мотор заклинит при первом же обороте. Или апекс вылетит в турбину, превратив всё в фарш.
Я сел в ковш. Ключа зажигания не было — я сделал кнопку запуска на панели, как в гоночных болидах. Тумблер массы — щелк. Бензонасос зажужжал за спиной.
— Ну, давай, — прошептал я. — Не подведи.
Я нажал кнопку стартера.
Вжж-вжж-вжж… Стартер крутил бодро.
Мотор молчал.
Вжж-вжж-вжж…
Ничего. Только запах бензина.
— Черт.
Я вылез, проверил искру. Есть. Топливо? Поступает.
Может, компрессии нет? Может, я собрал труп? Я снова сел за руль.
— Пожалуйста. Я отдал тебе всё, что у меня было.
Я нажал газ в пол (режим продувки свечей), покрутил, отпустил.
Вжж-вж… БАХ!
Из трубы вырвался огненный шар, осветив темный ангар.
И тут же: Брэп-брэп-брэп-брэп!
Она ожила!
Звук был чудовищным. Без глушителя ротор орал так, что с потолка посыпалась пыль. Это был не ровный гул, а злой, рваный ритм. Холостые плавали, мотор трясло, но он РАБОТАЛ.
Я заглушил его через пять секунд, боясь, что Кеничи проснется даже в соседней префектуре от такого грохота.
Сердце колотилось в горле. Я сидел в темноте и улыбался как идиот. Она жива. Мы едем на Хаконэ.
Выбраться с базы было сложнее, чем собрать мотор.
Я не мог завести её здесь. Пришлось толкать. Одному. RX-7 весит около 1200 кг. Я уперся плечом в