Словом, тусовка восторженно всколыхнулась. И уже не смогла успокоиться вплоть до того момента, когда малиновый звон свадебных колоколов, разгоняя осеннюю хмурь, поплыл в сентябрьском небе.
Пересуды вполголоса и с оглядкой — не приведи Бог, донесут недоброжелатели до ушей могущественного магната! — шелестели и на грандиозном свадебном банкете, обставленном с небывалой даже для московских нуворишей пышностью.
Невеста взирала на толпу гостей, шелестящую, жующую, пьющую, произносящую пышные здравицы в ее честь, с царственной полуулыбкой, едва мерцающей на губах слабым бликом, который немедленно подхватывал, отражая и множа стократ, струящийся каскад драгоценных камней. Старинные украшения невиданной красы, о стоимости которых можно было только догадываться, дополняли ее роскошный свадебный наряд.
«Фамильные!» — без тени сомнения констатировала тусовка и несколько успокоилась.
Много позже, горестно размышляя о том трагическом положении, в котором неожиданно оказалась, Юлька пришла к выводу, что все началось именно с этих украшений, действительно старинных и бесценных: диадемы, колье и серег.
Она хорошо помнила тот день, когда сияющий и загадочный Моргулис, каким становился всегда, собираясь преподнести ей очередной сюрприз, вошел в комнату, бережно держа в руках небольшую плоскую коробку. Коробка была обтянута тонкой темно-зеленой кожей, очень старой, покрытой множеством мелких трешинок.
— Что это? — небрежно поинтересовалась Юлька.
Она уже привыкла к безумным сюрпризам Моргулиса, который обожал дарить подарки, один роскошнее другого.
Манто из черного баргузинского соболя.
Огненно-красный «феррари», изготовленный в единственном экземпляре специально для нее и названный ее именем, о чем сообщала золотая табличка на капоте.
Необъезженкого жеребца-ахалтекинца.
— Твое прошлое, — загадочно ответил он.
— То есть?
— Я купил тебе прошлое. Ты ведь давно об этом мечтала.
Это было правдой.
Получив неожиданно и такой полной мерой, что иногда это начинало ее тяготить, все, о чем мечтала, и прежде всего мужа, самого что ни на есть настоящего не миллионера даже — миллиардера! — Юлька вдруг ощутила дискомфорт.
По странному стечению обстоятельств произошло это именно потому, что на третий день их знакомства Моргулис увез ее за границу. Сначала на север Франции, в Нормандию, в Довиль.
Позже он всегда говорил, что влюбился в нее в ту самую минуту, когда увидел впервые. То обстоятельство, что в тот момент она была распластана на земле стаей пьяных шакалов и едва не изнасилована, по утверждению Моргулиса, этому только способствовало.
Любитель пофилософствовать, поклонник психоанализа и вообще психологии, он считал себя тонким ее знатоком и очень любил рассуждать о мотивации поступков, выстраивая целые теории, чтобы объяснить, почему человек вдруг захотел съесть персик, если ему предлагают апельсин. То странное обстоятельство, что его внезапная любовь к Юльке вспыхнула именно тогда, Моргулис объяснял просто.
— Мужчина, — разглагольствовал он, развалившись в кресле и дымя толстой сигарой, — в душе всегда рыцарь. И каждый мужик — если он, конечно, мужик — тоскует о подвиге.
У кого-то из классиков я нашел роскошный пример. Представь: двое добиваются руки одной девицы, отец которой слышать о замужестве дочери не желает. А отец — миллионер: оба парня ссориться с ним не желают. И тогда один инсценирует покушение на его жизнь и выступает в роли спасителя, а другой, напротив, делает вид, что срывается в пропасть или тонет — не помню точно, — но, в общем, гибнет, и миллионер вынужден броситься ему на помощь и спасти. И как ты думаешь, кого из них он выбрал в зятья?
Второго!
Потому что тот дал ему возможность совершить подвиг.
Так-то.
Я — не исключение. Я тебя спас. Вырвал из рук пьяной сволочи. Ты мне дорога не только как ты в собственном смысле, но и как живой свидетель и — хорошо, черт возьми, сказал! — свидетельство моего подвига. Так-то, прелесть моя…
Внешне теория была стройной, убедительной и даже красивой.
Но Юлька-то знала, что вся она, с начала и до конца, — вымысел, затейливая фантазия Моргулиса, в которую тот, вполне возможно, уверовал искренне.
На самом же деле пресыщенного жизнью, циничного прагматика сразило всего лишь одно обстоятельство, которому, как принято считать, современные цивилизованные люди не придают особого значения.
В свои восемнадцать Юлька была девственницей.
Момент «обретения» Моргулиса она запомнила с точностью необыкновенной, вплоть до самых мельчайших деталей. И никакими своими стройными теориями он не смог бы переубедить ее в этом: слишком хорошо помнила Юлька слова, обращенные к ней будущим мужем в первые минуты знакомства.
Не было в них и намека на внезапно вспыхнувшее чувство.
— Он успел тебя трахнуть? — без обиняков поинтересовался Моргулис, едва только Юлька поднялась с земли.
— Нет… — Вопрос ее шокировал. Совсем не этого ожидала она от неизвестного спасителя.
По всем приметам он принадлежал к миру, который так упорно не желал принимать Юльку в свои сияющие чертоги и вдруг смилостивился, отрядив на помощь посланца.
Это было похоже на чудо.
Но вместо слов утешения тот немедленно оскорбил ее откровенно хамским вопросом: чудо закончилось, не успев произойти. От неожиданности и обиды Юлька ответила не сразу, и голос звучал еле слышно, вдобавок предательски дрогнув.
Моргулис истолковал это по-своему.
— Понятно… — многозначительно протянул он тоном, не оставляющим ни малейших сомнений, что именно ему стало понятно: Юльке он не поверил. — Ладно, фантик. Давай все же съездим к доктору. Скажем так: для профилактики. — Не дожидаясь ответа и, похоже, нимало не задумываясь о ее реакции, спаситель уже звонил кому-то, достав из кармана крохотный мобильный телефон.
Два внушительных автомобиля — лимузин и джип сопровождения — стремительно пересекли город, почти не сбавляя скорости, влетели в ворота солидной частной клиники и пронеслись по аллее, ведущей в глубь темного парка к небольшому особняку, на фасаде которого светилось одно-единственное окно.
Впрочем, о том, что это клиника, Юлька догадалась несколько позже, когда Моргулис, коротко переговорив с каким-то мужчиной, поджидавшим их у входа в здание, открыл дверь автомобиля и коротко бросил Юльке, забившейся в угол салона:
— Пойдем, детка. Доктор тебя просто посмотрит. Не бойся.
Он бесцеремонно проследовал за ними в кабинет и по-хозяйски расположился в кресле, в то время как врач — бесстрастный молодой человек в очках, за дымчатыми стеклами которых невозможно было рассмотреть глаз — вежливо проводил Юльку за ширму и, указав на гинекологическое кресло, попросил раздеться.
Через десять минут, задыхаясь от стыда