Поглощенный этой бесконечной погоней, он совершенно не обращал внимания на все прочее, что происходило в его жизни, если оно никак не было связано с Ириной.
А в жизни его, одно за другим, происходили события самые трагические, если не сказать — роковые.
Таяли остатки сбережений.
Разбегалось окружение.
Отступались друзья.
Последней, честно дотянув до того предела, который был негласно определен общественным мнением, его оставила жена, героически отвоевав у кредиторов ближнюю подмосковную дачу.
Все это не имело теперь для Вадима Панкратова ни малейшего значения.
Мучимый тяжким похмельем, он тупо смотрел в темный экран телевизора, где только что промелькнули картинки прошлой жизни, словно ожидая продолжения.
НОВЫЙ ХОЗЯИН СТАРОГО ДОМА
— И я помню. Это был октябрь 1979 года, пятница.
— Да, пятница, как ни странно, но я тоже помню это совершенно точно. Мы собирались в субботу, почти как теперь, жарить шашлыки, но рано утром в дом пришла милиция — опрашивали тогда едва ли не всех в поселке.
— Мы как раз не собирались жарить шашлыки, а отменили их еще накануне, как раз в пятницу, потому что погода неожиданно испортилась.
— Да, верно. — Впервые за время разговора «первый сосед» хоть в чем-то согласился с бывшей женой, которая снова подала голос из своего угла. — Мы отменили шашлыки еще в пятницу днем, потому что с погодой начало твориться нечто невообразимое.
— Непогоду я тоже помню, — поддержал их хозяин дачи. — Я как раз вез матушку на дачу, и буря, что называется, настигла нас в пути. Именно буря. Выезжали из Москвы — светило солнце, и вообще октябрь в том году был на редкость теплым. А петом вмиг, как по мановению волшебной палочки, небо затянуло тучами, причем темными такими, свинцовыми. Ветер задул страшной силы. На шоссе не упало еще ни одной капли, но открылась какая-то совершенно сюрреалистическая картина: по полю быстро двигалась серая пелена, наподобие дымовой завесы. На самом деле это ветер гнал на нас стену дождя. Прошло еще несколько минут, и нас накрыло. Это был даже не дождь, а беспросветная ревущая мгла, разглядеть сквозь которую что-нибудь на расстоянии вытянутой руки было категорически невозможно. Машины ползли еле-еле с включенными фарами… Ни дать ни взять последнее действие «Короля Лира»…
— В том-то и дело. Вернее — загвоздка. Какого черта он поперся на дату к теще именно в такую погоду?
— А может, он как раз дожидался чего-то подобного, чтобы быть наверняка уверенным, что его никто не увидит. Ни на шоссе, ни на подъезде к дому. Может, он и вправду решил окончательно разобраться с несчастной старушкой? Может, даже убить ее, чтобы завладеть остатками имущества?
— Да какого имущества, побойтесь Бога! Она после смерти Лены откровенно бедствовала. Даже обедать стала ходить по соседям. Стеснялась, придумывала всякие благовидные предлоги, но все равно приходила именно к обеду.
— Да. Голод не тетка. Она и деньги начала занимать.
— И потом, не знаю, как кто, но мы с мамой были в доме несколько раз уже после смерти Лены: там была такая нищета… Голые стены, а на выцветших обоях темные следы от картин…
— И еще. Если он решил убить старушку и при этом остаться незамеченным, то какого лешего тогда оставил машину под нашим забором? Милиция к нам первым потому и пришла наутро, что машину обнаружили рядом с нашей калиткой.
— Потому что за вашим забором в ту пору асфальт кончался, а дождь был такой силы, что он просто побоялся застрять в колее. Грунтовую дорогу, если ты помнишь, вмиг размывало.
— Ну хорошо. Он не хотел убивать старушку и грабить не хотел, просто приехал в гости. Но почему в такую пору?
— Этого теперь, вероятно, не узнает уже никто.
— И никогда.
— Почему же? Я знаю. Вернее, предполагаю. Но вы запретили мне говорить!
— Да говори ты, черт с тобой, только не брызгай своим ядом во все стороны.
— Я попробую, милый, хотя ничего обещать не смогу: это у меня процесс неконтролируемый — могу ужалить, сама того не заметив. Причем смертельно.
— Хватит, Лида. Хочешь сказать по делу — говори. Надоела до смерти ваша вечная ругань.
— Хорошо. Он приехал, потому что его позвали.
— Кто позвал?
— Бабушка и внук, который пробрался на дачу тайно.
— Почему тайно?
— Думаю, потому, что сбежал из тюрьмы. Правда, Вера Васильевна считает, что этого не может быть. Ей, конечно, виднее…
— Она считает, потому что знала его лучше всех нас, как выяснилось. А ты-то почему так уверена в том, что он сидел?
— Да так, есть кое-какие основания…
— Так говори, чего темнить-то. У нас сегодня просто вечер откровений.
— И правда. К чему бы это?
— Не к добру, уж точно. Так какие у тебя основания, Лида?
— Ну, это дело давнее, как вы понимаете… Короче, был у меня один поклонник тут на трассе, гаишник, в смысле инспектор ГАИ. Пост его был как раз на нашем светофоре. И как я еду, он меня всегда тормозил. То да се: как зовут, с какой дачи, телефончик… ну и все такое, вы понимаете.
— Понимаем, понимаем, можешь без подробностей.
— А никаких подробностей и не было, напрасно ты губы раскатал. Наше с ним общение тем и ограничивалось: «Здрасьте! — До свидания!» — и все через окошко машины. Так вот, меня в ту ночь на даче как раз не было. Я, милый, если ты помнишь, после того как днем решено было гостей не приглашать и шашлыки отменить, на ночь осталась в городе. И на дачу приехала только утром.
— Да, что-то припоминаю.
— Еще бы тебе не припомнить! Ты мне по телефону такой скандал закатил в очередном припадке ревности! И потом тоже… Но — замолкаю, замолкаю! — к делу это отношения не имеет, согласна. Так вот, еду я, значит, с утреца пораньше. Спешу, трепещу… Как там меня грозный муж встретит?! А тут этот гаишник палочкой машет. Мне в то утро, честное слово, не до галантных бесед с ним, но и он, смотрю, без обычных своих ухмылочек. Остановилась я, а