НОВЫЙ ХОЗЯИН СТАРОГО ДОМА
Он говорил без особого энтузиазма и вдохновения, потому что тема его совершенно не занимала.
Когда-то он ненадолго увлекся трансперсональной психологией и посвятил некоторое время изучению идеографического подхода к осмыслению природы человеческого сознания, сиречь — души.
Сейчас он просто пересказывал по памяти содержание своей же статьи, однако делал это мастерски: у слушателей складывалось абсолютное, волнующее впечатление, что им неожиданно доверены сокровенные, а быть может, и тайные мысли.
— Проблема первичности материи или духа, иными словами тела или души, стара как мир. Классик, простите за напоминание прописной истины, назвал ее основным вопросом философии. И спор апологетов двух прямо противоположных теорий, поверьте, будет бесконечен.
Психологам, по всему, следовало бы отстаивать примат сознания.
Но отцы-основатели, увы, оказались во власти кондового материализма. Будем, однако, снисходительны. Их научное становление пришлось на середину девятнадцатого века, быть нематериалистом в ту пору было просто неприлично. Вспомните хотя бы, какие бури сотрясали высокую литературу: Тургенев, этот певец тонких душевных порывов, и тот воспел потрошителя лягушек!
Что уж тут говорить о естественных науках?!
Словом, тогдашняя вредная мода толкнула юную и неопытную девицу-психологию на путь, априори ведущий в тупик. Ибо успешно изучать субстанцию, заведомо не существующую, было по сути своей абсурдом.
Долгие годы мы рассматривали сознание исключительно как продукт «высокоорганизованной материи» — клеток головного мозга. Понятное дело, что в железных рамках этой догмы не было места даже намеку на возможность существования души вне этой самой высокоорганизованной материи, и уж тем паче независимо от нее.
И проблема на долгие годы занесена была в черный список «антинаучных». Всерьез рассматривали ее только некоторые философские школы и религиозные учения.
Философов оставим в покое, труды их мало чем пригодятся нам для сегодняшнего разговора.
Что же касается религий, то и они, признавая первичность и независимость души, по существу, тоже загоняли ее в прокрустово ложе.
Вспомните: что, по утверждению большинства религиозных учений, происходит с душой после того, как тело прекращает свое земное существование? Всегда одно из двух: либо она отправляется на попечение того, кто олицетворяет собой свет, либо попадает в лапы его постоянного оппонента.
Иное — от лукавого, а значит — опасная ересь. Как видите, полету исследовательской фантазии здесь точно так же не оставалось места.
Однако — народ! Мудрый, наблюдательный, своевольный, какие бы сатрапы им ни управляли, народ как коллективный исследователь и летописец никогда не упускал проблему из поля зрения.
Сейчас исследования ведутся интенсивно и в самых различных направлениях, однако говорить о каких-либо готовых стройных и безупречных теориях пока рано.
Скорее всего мы бесконечно далеки от истины.
Что же касается версий, то их существует множество. Все перечислять не стану, это займет слишком много времени и скорее запутает вас окончательно, нежели прояснит проблему. Коротко остановлюсь на одной, которая мне представляется наиболее вероятной.
Традиционно сознание — здесь мы все же вынуждены будем согласиться с приверженцами «высокоорганизованной материи» — действительно функционирует в рамках жизнедеятельности человека, которому принадлежит от рождения.
Однако — и тезис этот подтвержден многократно! — при определенных, чаще всего экстремальных, обстоятельствах сознание обретает удивительную способность: многократно увеличивать физические возможности тела и труднообъяснимым образом расширять их диапазон.
Меня, к примеру, очень занимает история простого солдата, фронтового разведчика, сказавшегося волею случая в непосредственной близости от штаба неприятеля именно в тот момент, когда там обсуждался план наступления. Информация об этом плане была необходима как воздух, от нее зависели исход сражения и вообще судьба его страны. И солдат, не владеющий языком противника, неожиданно понял все, до мельчайших подробностей. Сообщает об этом источник, заслуживающий доверия, могу поручиться.
Ну а примеров того, как силы самых заурядных людей умножились во сто крат, когда от них зависела жизнь, своя или близкого человека, вы, я думаю, и сами можете привести немало. Слабая женщина подхватила бетонное перекрытие весом в тонну, спасая свое дитя. Беглец, скрываясь от погони, перемахнул через трехметровый забор. Охотник, преследуемый разъяренным зверем, неожиданно оказался на вершине корабельной сосны… Et cetera, et cetera… До бесконечности.
Резюмируем: потрясенное сознание способно раздвигать рамки возможного. И идем дальше.
Возьмем теперь ситуацию фатальную: смерть человека.
Причем обстоятельства этой смерти, скажем так, неординарны. Сознание испытывает потрясение, причем много сильнее, чем в случае с охотником, взлетевшим, как птица, ибо его вознес на вершину страх смерти, а в нашей ситуации сознание зафиксировало уже и саму смерть. Не логично ли будет предположить, что теперь оно также способно наделить тело сверхъестественными возможностями или само обрести их?
Сверхъестественные, к слову, значит — выходящие за рамки естественных законов. Но ведь, следуя этим законам, мы утверждаем, что люди не летают. Как же быть с охотником? Собственно, это все.
Ибо множество вопросов, которые неизбежно возникают, если принять эту теорию за основу, вовсе не имеют ответа либо ответы слишком приблизительны и вариативны.
«При каких именно обстоятельствах сознание способно выйти за рамки возможного?» — спросите вы меня.
Не знаю.
Как долго может длиться это явление?
Не знаю.
Почему души одних, пройдя, скажем, через жуткую, мучительную смерть, обретают эту страшную силу, а другим, умершим еще более страшно, она не дана?
Не знаю.
Если дать волю фантазии, то предположить можно все, что угодно. Но я не сочиняю триллеров. А научного объяснения этому пока нет. Есть только гипотеза, как я уже сказал, одна из многих.
Но ваша ситуация, Вера, как мне представляется, в ее рамки укладывается вполне.
На сем замолкаю и благодарю за внимание. Я, кажется, несколько злоупотребил им.
— Не кокетничайте, — немедленно отозвалась Лида, втягивая его именно в кокетливый диалог. — Мы дышать боялись. Такие страсти!
— Подожди, Лида. Я все-таки хочу задать вопрос, хотя вы предусмотрительно отвергли все вопросы. Но мне это важно, думаю, вы понимаете почему. Только один. И уж над этим вопросом вы, совершенно точно, задумывались, даже если проблема вас не очень занимает! Эти… призраки могут причинить зло нормальному человеку? Я имею в виду — физически?
— Господи! Как же сложно ты всегда излагаешь! Ты ведь хотела спросить: мог призрак… Тьфу! Чушь какая-то, даже произносить дико… Короче, могла Лена, или то, что от нее осталось, убить мужа? Или она может только являться и шептать? Я правильно перевожу? — Лида была неугомонной, но мысли свои, надо отдать ей должное, формулировала предельно точно.
— Думал, конечно…
— И что же?
— Маловероятно.
— Но вы не можете утверждать это абсолютно? — Веру, вне всякого сомнения, тема эта занимала более других. И сейчас именно она первой