— Иронизируешь? Напрасно. Прежде всего он хотел сообщить, что к назначенному сроку прибыть не сможет. А во-вторых — будешь смеяться, насчет консультации ты почти угадала! — интересовался, куда именно следует обратиться в связи с этим неприятным происшествием.
— То есть был совершенно спокоен?
— Абсолютно. Скажу больше: он даже высказал предположение, что несчастный — он так и сказал:
«несчастный» — напал на него именно в тот момент, когда понял, куда он направляется.
— Иными словами, дал понять, что между делом твоего подзащитного и внезапной агрессией его подопечного есть связь?
— Самая непосредственная.
— Что ж, я тоже так считаю. И его признание в принципе не добавляет ничего нового.
— Согласен. Но на этом хорошие новости заканчиваются.
— Что ж поделать! Давай плохие.
— Очень плохие? — Он налил себе еще виски.
— Давай очень…
— Твоя встреча с моим подзащитным не состоится.
— Полагаю, дело не в упрямом следователе?
— Правильно полагаешь. Сегодня днем, пока мы с тобой копались на пепелище, Андрей Анатольевич Сазонов повесился в камере следственного изолятора.
Откровенно говоря, я была готова услышать это.
Готовность возникла несколькими секундами раньше, когда стало ясно, что нечто «очень плохое» случилось с подзащитным Павла.
В течение этих секунд в сознании пронеслось стремительно: побег, несчастный случай, болезнь, убийство, самоубийство…
Зацепилось последнее.
И тем не менее потрясение велико.
— Выпить хочешь? — внезапно интересуется Павел, словно это не он, а я в гостях у него прихлебываю виски.
Нет, выпить я пока не хочу.
— Ты абсолютно уверен, что это самоубийство?
— В смысле?
— Ну, говорят, в камерах всякое случается?
— Вот ты о чем! Абсолютно. В камере он был один. И вообще, у меня хорошие связи среди сотрудников изолятора, и… ну, это тебе знать не обязательно. Словом, можешь мне поверить: он добровольно ушел из жизни. Совершенно добровольно.
— Скажи мне еще вот что. Теперь, я думаю, уже можно. Ты лично допускал, что он виновен?
— Я, кажется, уже говорил тебе, что исключать этого никогда нельзя, но в случае Сазонова вероятность равнялась сотой доле процента.
— Ну тогда последнее: ты сказал, пока мы копались на пепелище… То есть все произошло, когда Симон был уже некоторое время мертв.
— Да. Симона, судя по всему, ссбачки съели без чего-то восемь. А смерть Андрея наступила между пятнадцатью сорока пятью и шестнадцатью часами дня.
— Тогда ответь: существует вероятность, что он каким-то образом узнал о гибели Симона?
— Чисто теоретическая. Тюремный телеграф, конечно, работает очень быстро, но Симон — не криминальный авторитет, в его случае — вряд ли.
— Но в принципе это возможно?
— В принципе — да. И знаешь, я даже попробую это выяснить.
— По тем каналам, о которых мне знать не обязательно?
— Без комментариев.
— Что ж, попытайся. Но сейчас гораздо важнее другое…
— Можешь не продолжать. Я же сказал — новостей много. И все — плохие.
— Те трое?!
— Да. Но не все — так фатально.
Номер первый. Юлия Богарне.
Между прочим, супруга известного олигарха Михаила Моргулиса. Отбыла в неизвестном направлении несколько дней назад.
Одна.
Моргулис — в Москве. Но все попытки выяснить местопребывание жены пресекает самым решительным образом.
Так что нечего и пытаться.
Опасно для жизни.
Номер второй. Татьяна Снежинская.
Одинокая старая дева, но — заметь, любопытная деталь! — тоже состоящая в близком родстве с людьми довольно серьезными. Ее родная сестра — Ольга Басаргина, популярная телеведущая и супруга Вадима Басаргина, крупного предпринимателя.
Здесь все очень плохо.
Сегодня пыталась свести счеты с жизнью. Наглоталась таблеток. Жива. В реанимации. Надежд почти нет.
И возможности побеседовать, как ты понимаешь, — тоже.
И наконец, номер третий. Вадим Панкратов.
Тоже, между прочим, олигарх. Правда, бывший. В свое время взлетел очень высоко, но задержался на Олимпе недолго. Подточили кризисы, добили конкуренты. Потерял все, что нажил. По слухам, тихо спивается.
Возможно, в силу этого прискорбного обстоятельства какая-либо информация о нем на сей час отсутствует. Ведутся, что называется, поиски. Но мне почему-то кажется, что с ним тоже не все ладно.
У меня — все.
Тебе достаточно?
Павел переводит дух и опрокидывает в себя очередную порцию виски.
Я его понимаю.
— Более чем. Но послушай, тебя не наводит на размышление одно совпадение? Правда, оно прослеживается не во всех случаях.
— Время?
— Да. Твой Сазонов решил уйти из жизни именно сегодня, после того как смерть настигла его психотерапевта. Вторая женщина…
— …Татьяна Снежинская.
— Татьяна Снежинская тоже именно сегодня ринулась глотать таблетки. Думаю, тебе не составит труда узнать, когда именно это произошло, но что-то подсказывает мне, что после смерти Макса Симона. Жена олигарха исчезла несколько дней назад, и мы попросту не знаем, что предпримет — или уже предприняла! — она сегодня. То же — касательно бывшего олигарха. Как видишь, тенденция прослеживается. В двух случаях — явно, в двух других — только теоретически.
— И ты в состоянии ее объяснить?
— Видишь ли, только сейчас я начинаю откровенно опасаться, что все это время находилась во власти одного устойчивого представления. Довольно легкомысленного и даже глупого, как выясняется.
— Ты не воспринимала этого Симона всерьез.
— Да. Но откуда тебе это известно?
— Ну, милая моя, я тоже кое-что подмечаю в людях, тем более — хорошо мне известных. Твое же отношение к Симону если и не на лбу было написано, то уж в речах сквозило ощутимо: «Манипулятор… рекламные трюки…»
— Ты прав. Манипулятор, ловкий ремесленник… Похоже, не смогла оценить его по достоинству. Каюсь.
— Ладно, не надо только бросаться в другую крайность. Что ж теперь получается, по-твоему: он после своей смерти умудрился… потащить их за собой, что ли?! Чушь! Мистика чистой воды! В своих романах ты пиши что угодно, но сейчас — уволь! Я человек материалистический.
— Ничего такого я не говорила. И до сего момента не думала даже! Но теперь…
— Нет! Прекрати! Слушать ничего не желаю!
* * *
Возможно, мы поругались бы всерьез.
Но в эту минуту у судьбы снова меняется настроение.
Неожиданно, и практически — в открытую, она приходит мне на помощь.
Во-первых, прерывая наш спор оглушительным звонком телефона.
Во-вторых, информация, которую несет в себе этот случайный звонок, предостерегает меня от опасного заблуждения.
Более опасного, чем то, в котором я только что покаялась.
— Марина Андреевна! — Молодой нахальный голос в трубке мне не знаком. — Это Катя Кускова. Помните меня?
— Не помню! — неласково отзываюсь я и уже собираюсь положить трубку, как вдруг начинаю понимать смысл безостановочной тирады Кати Кусковой.
— Не могли бы вы прокомментировать для нашей газеты сообщение о гибели известного психотерапевта Макса