Опричники. Художник М.Н. Добронравов
«После победы над крымцами в начале августа 1572 г. опричнина была уничтожена вовсе с запрещением поминать ее ненавистное для земщины имя, и правительство приступило к возврату тех поместий и вотчин, которые отбирали у земских людей при взятии целых уездов в опричнину». Мнение о том, что опричнина после 1572 г. продолжала существовать под именем «двора», Сухотин совершенно правильно признает неосновательным.
В заключение Сухотин осторожно и скромно высказывает мнение, «что введение опричнины в определенную рамку (1565–1572) поможет определить истинную сущность ее». Мне кажется, что можно было бы выразиться увереннее и сильнее: факт уничтожения опричнины без подмены ее «двором» настолько важен, что при правильном понимании его упраздняет большинство несложных и «остроумных» концепций, созданных различными авторами. Казалось бы, что для понимания опричнины было очень важно знать, сколько лет она просуществовала, была ли она отменена, и если была, то когда и кем, а если царь Иван не отменил ее, то куда она делась как учреждение после смерти Ивана. Историки, занятые широкими обобщениями и увлеченные своими домыслами. относились к этим вопросам с удивительным пренебрежением.
Н.М. Карамзин знал и говорил определенно, ссылаясь на Флетчера, что опричнина просуществовала семь лет, и что в разрядах она упоминается в последний раз в 1572 г. После августовской победы над крымцами царь вернулся из Новгорода в Москву и «к внезапной радости подданных вдруг уничтожил ненавистную опричнину, которая, служа рукою для губителя, семь лет терзала внутренность государства. По крайней мере, исчезло сие страшное имя с его гнусным символом, сие безумное разделение областей, городов, двора, приказов, воинства».
Последней фразой Карамзин хотел сказать, что с отменой опричнины прекратилось «безумное разделение» государства, но это не значит, что прекратились опалы и казни.
Редактор Актов Археографической экспедиции, не опровергая мнения Карамзина, указывал на разряды 1578 г. в которых упоминаются земские и дворовые города, и сделал вывод, что опричнина была переименована в двор и по существу не была отменена. Этому домыслу посчастливилось. Он был принят С.М. Соловьевым, С.М. Середониным (Середонин внес свою «поправку»: по его мнению, опричнина была отменена не в 1572 г., после семи лет существования, а в 1576 г., когда царь Иван сместил Симеона Бекбулатовича), С.Ф. Платоновым и позже Р.Ю. Виппером.
Платонов, несмотря на работу и акты, изданные в 1911 г. Сухотиным, на материалы, изданные Самоквасовыми, продолжал упорствовать в своих ошибках и в последней своей работе «Иван Грозный» пошел даже дальше: «Первоначальное ведомство нового «особного двора», образованное в 1565 г., непрерывно росло до самого конца царствования Грозного».
* * *
Между тем, представление, будто опричнина продолжала существовать под новой «вывеской» Государева двора, основано на недоразумении и незнании структуры служилого класса, в частности, Государева двора, существовавшего с незапамятных времен. Когда была учреждена опричнина, получилось два двора – двор старого состава, который, в отличие от опричного, назывался земским, т. е. общегосударственным, и Опричный двор. При отмене опричнины это разделение прекратилось, и все дворяне, как бывшие опричники, так и бывшие земские, составили по-прежнему один двор.
Историков ввело в заблуждение то, что после отмены опричнины в разрядах и других официальных актах продолжали некоторое время упоминаться дворовые воеводы, дворовые приказы, дворовые города и чины. Например, в 1582 г. в приеме Антонио Поссевино принимали участие земские и дворовые стольники, стряпчие и жильцы. Это объясняется просто и совсем не так, как полагали С.Ф. Платонов и его последователи.
Дело в том, что после учреждения опричнины старый двор продолжал существовать, одни лица умерли, другие были казнены или убиты в походах, много лиц было пожаловано вновь п т. д. То же самое происходило п в Опричном дворе. За семь лет его существования в нем образовалась своя лестница лиц по чинам и по времени пожалования в тот или иной чин.
Кто занимался этими «боярскими» или «дворовыми» списками, тому хорошо известно, с какой точностью п педантизмом подъячие вели эти списки, вычеркивая из года в год выбывавших и приписывая в конце каждого раздела списка новые лица в порядке их пожалования в тот или иной чин. Все лица записывались в списках в строгом порядке их служебного старшинства, а не по родовитости пли каким-либо другим признакам. Это имело не только канцелярское, но и большое практическое служебное значение.
Понятно, что при таких условиях соединение двух лестниц, просуществовавших раздельно семь лет, представляло большие служебно-канцелярские трудности. Между тем государство и приказный аппарат переживали бурные времена, и не до того было, чтобы заниматься этим сложным делом, которое затрагивало весьма существенные интересы трех-четырех тысяч дворян. Дело было отложено, и полное слияние обоих списков было произведено много позже, кажется, в начале царствования Федора Ивановича.
То же произошло и в приказном строе центрального управления. Образованные в опричнине особые приказы ничем не отличались от старых земских приказов, и если некоторые из них просуществовали еще некоторое время под названием дворовых приказов, то это объясняется опять-таки приказно-техническими затруднениями, которые возникали и много позже всегда, когда правительство соединяло и разъединяло приказы. Каждый приказ со своим штатом подьячих, со своей сложной доморощенной бухгалтерией, с архивами, в которых подьячие находили дела по памяти, был как бы живым организмом.
Напомню еще одну очень важную черту финансового хозяйства Московского государства. В нем большая часть доходов носила целевой характер и была закреплена за известными расходами. Когда после отмены кормлений были образованы четверти, то к каждой четверти в соответствии с ее доходами было прикреплено раз навсегда определенное количество служилых людей. Если четвертич выслуживался, то правительство никогда не повышало оклада его жалованья, если не было средств из так называемых «убылых» окладов, т. е. окладов людей, умерших или выключенных. Такой порядок давал правительству возможность обходиться без смет и без сметных предположений, но ясно, что при таких условиях вопрос о слиянии дворовых приказов был теснейшим образом связан с вопросом о слиянии опричных людей с земскими и был сопряжен с теми же ведомственными и приказно-техническими затруднениями.
Однако вопрос о том, что стало с Опричным двором после его отставки, как и когда он был слит со старым Государевым двором, представляется второстепенным и неважным по сравнению с другим вопросом – о