Граф Бернхард фон Раценбург, успешный полководец и военачальник, верный слуга императора Генриха, хмуро смотрел на русло реки Тра́ве, по которому поднимались от залива драккары руян. Страха в прошедшем многие битвы воине не было. Тем более, что с севера возвратились войска, что были направлены туда волей Герниха и им самИм, чтобы наказать обнаглевших вагров и датчан. После того, как тот князь русов чёрным колдовством захватил Шлезвиг, здешние дикари совсем страх потеряли! Уходили выше, к бухте Шлей, целыми деревнями, забирая подчистую всё: свои нехитрые пожитки, зерно, даже сено! Отряды, ходившие по их следам, повеселились в тех краях вдоволь, кровь лилась рекой, горели редкие поля несжатого хлеба, стога сена. Не хотят отдать добром — и сами́м ничего не достанется!
Бернхард, напрягая глаза, смотрел за тем, как хищные корабли выстраивались в шеренгу, носа́ми к крепости. Но до них было слишком далеко даже для редких у саксов-защитников арбалетов. Да и стрелки́ вряд ли попали бы даже в такие крупные цели, подойди они чуть ближе. Вой. Леденящий кровь волчий вой, что звучал тут третью ночь кряду, вымотал всех. Не спавшие толком воины спасались брагой и пивом, но и их запасы подходили к концу. Что там задумали эти руянские черти⁈ Они, говорят, очень неплохи на воде, но на суше, да против укрепленных стен — наверняка не бойцы. Именно об этом хотел крикнуть своим солдатам граф, когда с реки раздался жуткий вой и свист, будто сотни демонов вырвались из преисподней. А потом крепость провалилась в Ад.
Крут даже уточнять ничего не стал, когда пришла весть от Всеслава. Он и сам слышал про зверства саксов на западе. Корабли отошли в ту же ночь. Толстые бронзовые стволы, неподъёмно тяжелые, расставляли на ходу, беспрекословно слушаясь хмурых и злых молчаливых русов. Это были те самые нетопыри, с которыми многие из Крутовой дружины побывали в походе не так давно. Там воины Чародея даже иногда улыбались. Нынче же были злыми, как бешеные собаки. Точнее, волки. Они и поведали братьям-руянам о том, что именно творили каратели в окрестностях Экерны и Юрьева-Северного. В том, что у Любека нет ни единого шанса на спасение, никто из экипажей драккаров не сомневался уже к утру. Все видели, сколько чародейского оружия и припаса привезли с собой нетопыри. За два дня Любек выгорел почти дотла. Целыми остались только склады и причалы, собор и бедные предместья. Ворот не осталось. Прибивать щит, Всеславов или Крутов, было не́ к чему. И ни к чему́.
Старый перс уехал из Полоцка на следующее утро. Увозя знания, в которые вряд ли до конца поверил сам. И в которых ему предстояло убедить своих великого визиря и султана. На прощание Всеслав подарил ему один из трактатов Авиценны, найденный в Лесином приданом, наследстве бабушки Мирославы. Текст перевели на русский, рисунки перенесла на бересту и бумагу сама княжна, поправляя кое-где, там, где средневековые познания анатомии оказывались совсем уж никудышными и далёкими от истины. Оригинал поехал к сиятельному Смелому Льву. В качестве жеста доброй воли. Одного из.
Глава 13
Ничего нет хуже ожидания
В письме, на довольно неплохой, а по местным меркам так и вовсе восхитительной и бесценной почти белой бумаге, великому сутлану сельджуков отправилось многое.
Там были описания подготовительных этапов, чертежи-схемы торговых путей, перечень необходимых товаров и списки того, чем была щедра́ Русь. Точнее, могла быть. В случае, если предложение великого князя будет рассмотрено и принято Смелым Львом Алп-Арсланом. От изложения планов до последнего отговаривали вчетвером патриарх, волхв и оба нетопыря. Всеслав убедительно пояснил, что даже если ромеи и умудрятся каким-то образом договориться с Венецией по поводу зерна, то оспу лечить за зиму не выучатся совершенно точно. А схема, которую брались исполнить Абрам с Моисеем и бесчисленным множеством их родичей и знакомых, крайне удачно рассыпанных по нужным Чародею местам, позволяла осуществить торговую блокаду Византии и без Контарини. Да, с сельджуками было бы значительно проще. Но можно было и без них. И даже уйди эти сов. секретные данные прямиком к Роману Диогену — планам бы это существенно не помешало. Чуть дольше, чуть больше потерь. Но империя должна была пасть.
В том, что достопочтенный Абу проникся душевной беседой до нужной глубины, у нас со Всеславом тоже сомнений не было. Прощался он, кланяясь так, как не пристало вельможе его уровня и человеку с его возрастом и опытом. И слова говорил на родном языке такие, какими обычно клянутся отцу или старшему в роду не подвести и выполнить поставленную задачу. Если я хоть что-то научился понимать в людях, даже восточных, за свою долгую прошлую жизнь, то звездочёт не должен был подвести. Он или найдёт способ убедить руководство в том, что ссориться с дикими и опасными русскими колдунами совершенно не следует, хотя бы до глубокой проработки, или придумает, как передать нам весть о том, что второго султана династии Сельджукидов наказал Аллах, лишив разума.
Но в том, что государством турков, персов и ещё нескольких десятков менее титульных народов управляют слабо адекватные граждане, я сомневался. То, чего они смогли достичь за сравнительно небольшой промежуток времени в контексте мировой истории, убеждало в обратном. Воевать и считать они умели точно. И то, и другое — вполне неплохо.
От северян вести приходили преимущественно хорошие, даже можно сказать: обнадёживавшие. В Янхольме вовсю работали мастерские, где ученики нашего чудо-плотника и кузнеца-металлурга ударно выдавали на-гора́ комплекты носового и кормового вооружения для драккаров и кнорров. Это надземная часть. Под землёй не менее стахановски трудились ученики наших молчаливых химиков под руководством одного из них.
На этот счёт тоже начался было на высоких тонах разговор со Ставром и Гнатом. Дескать, размещать такое сильно тайное, важное и страшное производство практически под самым боком у империи глупо и опасно. Уставший за день Всеслав просто нарычал на них обоих, напомнив, кто на кого работает, и дав понять предельно ясно, что это не обсуждение и не обмен мнениями, а приказ. А потом, смягчившись чуть, пояснил, что с каждой седмицей в дороге снаряды становились всё опаснее даже для своих, поэтому и производить их было логично ближе к месту планируемого применения. Как на Руяне-острове, в пещерах белых скал, по согласованию со Стоиславом. Или в Олешье, в устье Днепра. И там, и там химиков сторожили Гнатовы, при полной поддержке и всемерной помощи Яробоевых и Байгаровых. То, каким частым и цепким гребнем прошли оба этих воеводы по своим же дружинам и по населению после той истории с лихозубом на Всеславовом подворье в Полоцке, позволяло быть уверенным практически полностью: эти и впрямь одно дело делали.
Саксонцы, мягко говоря всерьёз обеспокоенные тем, что Любек выгорел дотла, оттянули войска южнее. За две недели провели лишь три вылазки в сторону вероятного размещения руянских морпехов. Все три группы обнаружились одним очень недобрым утром под стенами крепости. Отгруженными, что называется, внавал, без симметрии и гармонии, кусками. А когда сторожа́ подобрались к куче поближе, крестясь и громко шепча молитвы, она ещё и рванула, приведя и без того обеспокоенных саксов в состояние истерики. То, что в каждой из отправленных групп не доставало по одному-двум воинам, старши́н и десятников, разбираться как-то не стали. А Яробой, что командовал операцией, узнал от тех имперских солдат много занимательного. В частности о том, когда и где собирались провозить особо тайный груз для Адальберта, архиепископа Гамбурга и Бремена, фактического властелина и куратора всех католиков Швеции, Дании и Норвегии. Среди инструкторов-нетопырей, что обучали союзников основам средневековой артиллерии и минно-взрывному делу нашлись те, кто принимал деятельное участие в самых первых вылазках русов на вражескую тогда территорию за зипунами. Они щедро поделились и этим опытом. И вместо Бремена посылка ушла на Руян, а оттуда в Полоцк. Огорчив тем самым архиепископа, и без того пребывавшего в расстроенных чувствах, едва ли не до инсульта. Точный диагноз поставить было затруднительно и вряд ли имело смысл, но, как говорили, перекосило святейшего знатно, без слёз не взглянешь.