Боковым зрением я заметил движение. Появился Семен.
Я мгновенно отпустил рычаг станка. Схватил пластину и тут же принялся яростно шоркать по ней напильником, снимая заусенцы с краев. Со стороны это выглядело как усердная, хоть и бестолковая работа тупого ученика.
Мастер прошел мимо, даже не глянув в мою сторону. Ему было плевать, где именно я сверлю дырки, лишь бы станок гудел.
Когда он скрылся, я выдохнул.
Четыре заготовки были готовы. Одну я запорол. Плевать, четырех хватит. Это просто пластины с дырками. По отдельности — мусор. Но если их сложить вместе, склепать… это будет страшное оружие. Я сложил их в стопку. Пальцы легли в грубые отверстия. Хват был неудобный, края пластин резали ладонь, но вес… Вес уже чувствовался.
Оглянувшись, сунул пластины в глубокий карман штанов. Они оттянули ткань, приятно хлопая по бедру. Ну, полдела сделано.
Вернувшись к верстаку, я снова взялся за напильник. Покрутил его в руках, разглядывая клеймо «У10» у рукояти. Хорошая сталь, отлично держит заточку.
— Спасибо за инструмент, Семён, — прошептал я одними губами.
И посмотрел в сторону наждачного круга.
Массивный станок стоял в углу цеха. Точило вращалось от общей передачи.
Рядом никого не было: подмастерья предпочитали править инструмент с утра, на свежую голову. Это оказалось как нельзя более кстати.
Быстрый взгляд по сторонам. Жига орал на кого-то в другом конце зала, а Семена не было видно.
Подойдя к вращающемуся кругу, заметил, что камень хоть и старый, выщербленный, но крутится с бешеной скоростью, размываясь в серое пятно.
Мне не нужен был нож в классическом понимании. Стилет. Граненый штырь. Пробойник. Вот что мне требовалось.
Грань напильника с силой прижалась к камню.
Резкий визг ударил по ушам, сноп искр брызнул в грудь, обжигая через рубаху. Но я даже морщиться не стал, внимательно следя за цветом металла.
Вжи-и-и-и-и-ик!
Три секунды прижима. Металл начал менять цвет, угрожая посинеть.
— Не пойдет, — прошептал я. — Надо охладить!
Заготовка тут же полетела в грязное деревянное корыто с водой, стоявшее у станка.
Пш-ш-ш! — огрызнулась вода, выбросив облачко пара. Сталь должна остаться злой, твердой и смертоносной.
Работа шла в ритме бешено стучащего сердца.
Прижал — искры — нагрев — вода. Прижал — искры — вода. Абразив безжалостно сносил насечку, стачивал лишнее «мясо», превращая тупой прямоугольный брусок в хищное четырехгранное жало.
Дело спорилось. Металл звенел о круг, посылая в полумрак сноп оранжевых искр. Визг камня здесь перекрывал даже лязг молотов. Старый напильник сопротивлялся, но наждак был сильнее. Выводить бритвенно-острые края не стал — это ни к чему. Нужна была пробивная сила. Такая штука, если ударить сильно, прошьет одежду, кожу и мышцы, даже не заметив сопротивления. А рана от стилета, как учили нас инструкторы, сама собой практически не закрывается.
Не знаю, сколько прошло времени, но в конце концов у меня в руках оказалось пятнадцать сантиметров темной, хищной стали. Рукояткой служил хвостовик напильника — шершавый, острый, неудобный. Осталось лишь наскоро обмотать его куском промасленной ветоши, валявшейся под ногами, и сунуть получившийся стилет в левый рукав, закрепив шнурком.
— Кончай работу! — разнесся над цехом хриплый вопль мастера. — Уборка!
Цех взвыл от облегчения. Приводы замедлили ход, ремни обвисли. Началась суматоха, которую я так ждал. Тридцать человек забегали, хватая метлы, ведра и ящики. Поднялась пыль. Гвалт, смех, ругань. Кто-то тащил стружку, кто-то дрался за веник.
Ну а у меня оставалось еще одно дело. Последний штрих, так сказать. «Выходное пособие».
В центре мастерской, за загородкой, висел деревянный щит. Это была местная «святая святых» — инструментальный стенд. Там на гвоздях висели эталоны и готовая продукция.
Еще в первые дни мне удалось подметить одну особенность производства Глухова. Он был ленивым и жадным дельцом. Не заморачиваясь, тупо гнал «вал». Для своих дешевых навесных замков использовал всего двенадцать типовых профилей ключа. Клепал их сотнями и тысячами. Имея на руках полный набор этих профилей — дюжину ключей — и напильник, можно было открыть любой замок с клеймом «Мастерская Глухова» за полминуты. А таких замков на амбарах и лавках Питера, я думаю, висит немало!
Подхватив с пола пустую корзину для мусора, я постарался изобразить на лице служебное рвение и двинулся к выходу. Разумеется, маршрут проложил аккурат мимо стенда. Там было пусто.
Стоило поравняться со щитом, как рука сама, словно живя отдельной жизнью, метнулась к гвоздям.
Хвать.
В кулак легла тяжелая, прохладная связка. Двенадцать ключей. Они даже не звякнули — пальцы сжали их намертво. Секунда — и добыча исчезла за пазухой. Не останавливаясь, я прихватил с нижней полки моток тонкой, упругой стальной проволоки. Пригодится.
Всё. По меркам здешнего подпольного мира заряжен на все сто.
Оставалось уйти.
Сделав независимый вид и морду кирпичом, я направился к воротам.
Выйдя из душного, грохочущего зала во двор, подставил лицо влажной прохладе вечернего воздуха, пахнущего угольным дымом и свободой.
— Я увольняюсь! — хрипло сообщил в пустоту и быстро, не оглядываясь, зашагал прочь, растворяясь в лабиринте питерских дворов.
Петляя по проулкам, чтобы убедиться в отсутствии хвоста, я добрался до угла, где к глухой кирпичной стене доходного дома лепилась дощатая будка лудильщика.
Старка уже собирался. Слышалось, как он гремит внутри железным засовом, запирая свои сокровища на ночь.
— Дядя Осип! — негромко окликнул я, подходя к приоткрытому окошку. — Не запирай пока. Дело есть. Срочное.
Из полумрака будки на меня глянуло хмурое, изборожденное морщинами лицо солдата.
— Сенька? — проскрипел он, щурясь от дыма махорки. — Ты чего? Починить чего надо? Так я смогу только с утра…
— Дело срочное. Пусти внутрь-то!
Старка посторонился, пропуская меня к себе. Протиснувшись внутрь тесной клетушки, я молча выложил на черный, прожженный кислотой верстак свои четыре заготовки. Пластины лязгнули друг о друга.
Старка глянул на железо, потом на меня. В его глазах мелькнуло недоумение, но спрашивать он не стал, ожидая, что произойдет дальше.
— Склепать надо, — коротко бросил я. — И щели, что останутся, свинцом или припоем залить наглухо. Чтоб вес был, и держать удобно.
Старка медленно перевел взгляд с монеты на заготовки. Его широкая ладонь, черная от въевшейся копоти, накрыла пластины. Он сложил их в стопку, сразу почувствовав форму.
— Дырки под пальцы… — пробормотал он, беря стопку в руку и примиряясь. — Упор в ладонь…
Он поднял на меня тяжелый, колючий взгляд.
— Это не замок, парень. И не петля дверная. Людей калечить собрался? В душегубы податься?
В тесной будке повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием углей в жаровне.
— Защита это, дядя Осип, — ответил я жестко, не отводя глаз. — Выбор у меня простой: или я с этой штукой живой останусь, или меня в землю втопчут. Жига и его кодла. Знаешь таких?
Старка поморщился, был наслышан.
Лудильщик еще раз взвесил пластины на руке. Совесть — роскошь для сытых.
— Грех это… — проворчал он. — Но жить-то надо. И тебе, и мне.
Он развернулся к верстаку — и началась магия.
Движения Старки, до этого вялые и шаркающие, стали точными и хищными. Он выудил из ящика кусок толстой стальной проволоки. Кусачки клацнули, откусывая два штырька ровно по толщине моего «пакета».
Штырьки вошли в малые боковые отверстия, стягивая пластины вместе.
Старка положил заготовку на наковаленку.
Тук-тук-тук.
Молоток порхал в его руке. Несколько хлестких, точных ударов — и проволока расплющилась, превратившись в аккуратные шляпки заклепок. Пластины стянуло намертво.
— Теперь зальем… — пробурчал мастер, сунув в багровое нутро жаровни тяжелый, похожий на топорик медный паяльник.