О своем открытии он написал в Париж, в Музей естественной истории, профессору Милн-Эдвардсу:
«В пяти километрах к югу от Пекина раскинулся огромный Императорский парк, его окружность около шестидесяти километров. С незапамятных времен в этом парке мирно обитают олени и антилопы. Европейцам посещать парк не дозволено, но этой весной мне посчастливилось с окружающей его стены увидеть поодаль стадо в сто с лишним животных, которые показались мне похожими на лосей. К сожалению, в это время года они были лишены рогов. Отличительным признаком виденных мной животных является длина хвоста, примерно равного ослиному, чего я никогда не наблюдал у семейства оленьих. Размерами они уступают северному лосю. Я предпринял тщетные попытки приобрести шкуру этих животных. Даже часть шкуры невозможно добыть, и французское посольство не видит возможности приобрести это диковинное животное путем неофициальных контактов с китайским правительством. К счастью, я знаком с некоторыми татарскими воинами, которые служат в охране парка, и не сомневаюсь, что с помощью подкупа смогу приобрести несколько шкур, кои тотчас отправлю вам. Китайцы называют это животное ми-лу, что означает „четыре противоречивых признака“, ибо они считают, что олень этот рогами напоминает благородного оленя, копытами – корову, шеей – верблюда и хвостом – мула или, скорее, осла».
Отец Давид твердо решил добыть образцы, однако это было не так-то просто. Он знал, что сторожа, хоть это грозит им смертной казнью, иногда позволяют себе отведать свежей оленины. За щедрое вознаграждение они обещали ему сохранить шкуры и черепа очередных жертв. Обещание было выполнено, и отец Давид отправил желанную добычу в парижский Музей естественной истории, где и впрямь выяснилось, что речь идет о новом для науки виде. Отмечая большой вклад отца Давида в естественную историю Востока, виду присвоили в его честь наименование Elaphurus davidianus.
Естественно, европейские зоопарки и частные коллекционеры мечтали заполучить экземпляры столь редкого оленя, а олень Давида вполне заслуживал звания редкого – ведь единственное стадо обитало в парке Императорского дворца, и первоначальный ареал милу до сих пор неизвестен. Можно подумать, что вся эволюция вида происходила на прилегающей к дворцу территории. Теперь полагают, что милу перестал существовать в диком состоянии две-три тысячи лет назад. Археологические находки показывают, что до той поры милу еще бродили в лесах провинции Хунань.
Хотя китайские власти отнюдь не стремились вывозить столь ценное национальное достояние, все же после долгих переговоров несколько пар оленей Давида было отправлено в зоопарки Европы, а одна чета попала в замечательный частный зверинец герцога Бедфордского в Вобурне.
Спустя некоторое время при разливе Хуанхэ стена вокруг Императорского парка была разрушена, и большинство оленей разбежалось по окрестностям, где их, разумеется, в два счета перебили голодающие крестьяне. В парке еще оставалась крохотная популяция, но над милу явно тяготел злой рок: началось Боксерское восстание, и охрана воспользовалась случаем съесть уцелевших оленей. Так вид вымер на своей родине, теперь всю популяцию составляли животные, разбросанные по странам Европы.
Герцог Бедфордский, один из первых и наиболее мудрых борцов за охрану природы, решил, что для спасения вида надо пополнить свое крохотное вобурнское стадо, и вступил в переговоры с зоопарками. В итоге у него собралось восемнадцать особей; это были все сохранившиеся на земле милу. В идеальных условиях Вобурна популяция постепенно росла, и, когда я работал в Уипснейде, она насчитывала уже около пятисот голов. Пришла пора, заключил герцог, рассредоточить стадо – очень уж рискованно было держать всех милу в одном месте. Достаточно эпидемии ящура, чтобы окончательно истребить оленей Давида. Для начала герцог подарил пару животных Уипснейду, чтобы и там можно было разводить милу.
Как раз когда я работал в секции медведей, стало известно, что герцог решил снабдить оленями Давида и другие зоопарки, а Уипснейд получит вторую пару. На нас была возложена задача вывозить из Вобурна новорожденных телят и выкармливать до такого возраста, когда их можно будет отправлять на новое местожительство. Такой сложный способ был продиктован чрезвычайной нервозностью милу. От испуга – а они пугались всего на свете, превосходя в этом смысле всех известных мне животных, – они были способны на глупейшие поступки, скажем, принимались бодать каменную стену, пытаясь пробиться сквозь нее. Если же мы будем выкармливать телят, есть надежда, что, привыкнув к людям, они не будут пугаться необычных звуков и предметов так, как пугаются при отлове молодые милу.
У меня захватило дух, когда я услышал, что мне вместе с одним парнем по имени Билл доверено помогать в этом деле Филу Бейтсу. Для оленят приготовили два просторных стойла, а поскольку их полагалось кормить и ночью, и рано утром, мы с Биллом должны были по очереди ночевать в сарайчике в лесу около стойл, чтобы круглые сутки быть под рукой у Фила.
И вот настал великий день, мы сели в грузовик и поехали в Вобурн.
Вобурнский парк был одним из самых прекрасных, какие я когда-либо видел. Разумеется, это было еще до того, как карусели и полчища экскурсантов превратили его в своего рода цирк с тремя аренами. Могучие деревья, вдвое красивее от того, что стояли порознь, волнистый зеленый покров и неторопливые стада оленей создавали незабываемую картину, которая вызвала бы завистливые слезы у самого Эдварда Лэнсье. Оленята – большеглазые, встревоженные – лежали каждый в своем мешке, только головы торчали наружу. Эта мера предосторожности была необходима, чтобы им не вздумалось встать в грузовике и попытаться совершить побег с риском поломать ноги. Разместив малышей на толстой подстилке, мы обложили их со всех сторон охапками соломы. После